Книга Однажды и навсегда - Светлана Головьева

— Вижу, дамы к тебе так и липнут, — насмешливо произносит Кэмерон, когда я возвращаюсь к нашему столику.

— Это тело хотят все, чувак. Но теперь оно доступно, только одной даме, — отвечаю я, на что друг снисходительно улыбается.

— Не думал, что этот день настанет. Но раз всё так серьёзно. То за моногамию, — Кэмерон поднимает кружку с пивом, и мы чокаемся.

Около одиннадцати вечера мы покидаем бар. Кэм уезжает на такси домой. А я сажусь на мотоцикл и еду к Кензи. Она не звонила и не писала весь день, но я понимаю, что оставил её не в лучшем настроении. И то, что она позвонила Кэмерону, лишний раз доказывает, как она за меня переживает. Поэтому я просто обязан вернуться поблагодарить её. А ещё извиниться за то, что повёл себя как ребёнок. Она хотела помочь, а я её оттолкнул, решив уехать. Но я просто не мог оставаться в четырёх стенах. Мне нужно было дышать свежим воздухом, иначе бы я задохнулся и взорвался. Новость о родителях буквально выбила почву у меня из-под ног. У меня была своя выстроенная жизнь, и теперь они решили вернуться, тем самым разрушив всё, что я построил до основания. Но сейчас я думаю, что смогу справиться с этим. У меня есть Кензи, я не одинок.

Подъезжаю к нашему дому и оставляю мотоцикл на парковке. Захожу в дом, проходя по просторному фойе, и поднимаюсь по лестнице. У кого-то громко играет музыка, слышен смех и разговоры. Здесь почти всегда шумно. Все соседи студенты, так что вечеринки неизбежны. Но благодаря толстым стенам, музыки практически не слышно. Когда я поднимаюсь на наш этаж, то стучу в квартиру Кензи. За дверью тихо, но кажется слышно какое-то бормотание. Возможно, она смотрит телевизор. Стучу снова, но ответа нет. Тогда я достаю из кармана ключ, который она дала мне пару дней назад и открываю дверь. В квартире темно, лишь от телевизора исходит свечение. Закрываю за собой дверь и снимаю ботинки. Наверно, Кензи уснула перед телевизором. И когда я вхожу в гостиную, то вижу, что она правда спит. Закутавшись в плед, словно гусеница и поджав под себя ноги. Подхожу к ней и целую её в лоб. Но понимаю, что она слишком горячая и это точно ненормально. Опускаюсь перед ней на корточки и легонько трясу её.

— Кензи, проснись, — говорю я тихо, гладя её по волосам.

Она шевелится, плотней закутываясь в плед, но глаза не открывает.

— Кензи, проснись, пожалуйста, — шепчу я, снова целуя её горячий лоб.

— Джек, — хрипло произносит она, — мне холодно.

— Детка, кажется, ты заболела. Где у тебя аптечка? Нужно смерить температуру.

— На кухне в шкафу над раковиной, — тихо отвечает она, открыв наконец свои сонные глаза. — Ты в порядке?

— Это я тебя должен спрашивать, глупенькая, — говорю я, улыбаясь ей.

— Я волновалась за тебя.

— Всё хорошо, детка. Сейчас мы тебя вылечим, и всё будет просто чудесно.

Кензи слабо улыбается и закрывает глаза, а я иду на поиски аптечки. Там где и сказала Маккензи, я нахожу заветный ящик и достаю градусник, за ним сразу же беру какой-то сироп. На этикетке написано, что оно в два счёта спасает от жара. Вот и проверим. Наливаю воды в стакан и возвращаюсь со всем этим арсеналом обратно в гостиную.

— Вот, я всё нашёл, — ставлю лекарства на кофейный столик и сажусь на диван, — иди ко мне.

Кензи недовольно ворчит, но я её не слушаю и помогаю лечь на меня. Приобнимаю её левой рукой, прижимая к себе её раскалённое дрожащее тело. Даже сквозь плед чувствуется её жар. Устанавливаю градусник и в полной тишине мы ждём результата. Осторожно я глажу её по спине, пока она справляется с ознобом. Наконец раздаётся звуковой сигнал, и я забираю у Кензи градусник.

— Плохо, да? — слышу я тихий голос девушки.

— Жить будешь, — отвечаю я, стараясь сделать голос более спокойным. Температура близка к сорока градусам и меня это не очень то радует. Я даю Кензи выпить жаропонижающее и противовирусное, заставив запить это всё целым стаканом воды. А после плотней прижимаю её к себе, желая, чтобы ей скорей стало лучше. Я совершенно не привык видеть её такой слабой. Моя Маккензи Джонс всегда была бойцом. Мне почему-то казалось, что она никогда не болеет. Но оказалось, что это только видимость и все мы имеем свои слабости.

— Теперь ты тоже заразишься, иди к себе, а я справлюсь, — тихо говорит Кензи, и я не сразу понимаю, что она сказала. А когда смысл её слов доходит до меня, то злюсь на неё. Как она могла подумать, что я брошу её одну в таком состоянии. Да я лучше слягу с температурой рядом с ней, чем покину её.

— Меня это не волнует, бактериям я не по зубам. А если я и заболею, то надеюсь, ты не оставишь меня умирать.

Кензи смеётся на мою шутку и внезапно закашливается. Когда приступ кашля проходит, она устраивается поудобней и говорит:

— Я рада, что ты в порядке и что сейчас ты тут.

— Я всегда буду рядом, — шепчу я, целуя девушку в макушку.

Она затихает, пока я глажу её по спине. Вскоре Кензи прекращает дрожать, озноб проходит. И жар спадает, теперь она уже не красная и не горячая. На лбу блестят капельки пота, и я принимаю это за хороший знак. Она поправится, всё будет хорошо. Но сказать честно, она меня очень напугала. Мне совсем не хочется видеть её слабой. Не хочется, чтобы ей было больно. Если бы я мог, то забрал бы себе её боль. Хорошо, что я приехал вовремя и смог ей помочь. А ведь я мог просто уйти к себе, решив, что она уже спит. Но всё вышло именно так, как должно. Мы всегда стоим перед выбором, куда пойти, что сказать, как поступить и из того что мы выбираем, состоит наша жизнь.

Глава 14

МАККЕНЗИ

Следующие два дня проходят как в тумане. Большую часть времени я сплю. Но Джек будит меня, чтобы дать лекарство, поит куриным бульоном и какими-то кислыми морсами. Даже сквозь сон я чувствую его присутствие. Он почти не выпускает меня из рук, гладит меня по спине, целует в лоб, проверяя мою температуру. Когда мне, наконец становится лучше, то я замечаю, как вымотали его эти несколько дней. Мы лежим на кровати, сквозь тонкие шторы просачивается солнечный свет. Джек спит, полусидя, а я лежу на его груди. Осторожно, чтобы его не разбудить выбираюсь из-под одеяла и накидываю на себя халат. На тумбочке стоят бутылочки с лекарствами и пустой стакан. А на полу две коробки из-под пиццы. Видимо, Джек даже ел тут, не отходя от меня. Улыбаюсь, глядя на его умиротворённое лицо и поправляю одеяло. Джек хмурится во сне и поворачивается на бок, что-то бормоча. Оставляю его и иду в душ. В ванной я со страхом смотрю на своё ужасное отражение в зеркале. Волосы спутались и явно соскучились по шампуню. И воняет от меня так, как от дохлой собаки. Включаю горячую воду, и комната тут же наполняется влажным паром. Не медля больше ни секунды, раздеваюсь и запрыгиваю под горячие струи. Кожа покрывается мурашками, и я просто стою под душем, согреваясь и наслаждаясь водой. Полчаса я усердно тру себя мочалкой, два раза мою волосы и кажется, вечность чищу зубы. Только после всех этих процедур я закутываюсь в махровое полотенце и снова чувствую себя человеком.