Книга Письма с Прусской войны - Денис Сдвижков

Касательно жен интересно, что «дружественные» отношения с ними могут касаться не только хозяйственно-финансовых вопросов, где они возникают силой вещей из‐за отсутствия хозяина дома, но и главного жизненного стержня, офицерской карьеры: «Надежно произведену быть в подполковники да разсуждение мое отстается без согласия с тобой, душа моя, оного никак учинить не могу» (№ 62). В другом письме — упоминание о гренадере, «произведенного в капралы по вашему распоряжению»: очевидно, жена в данном случае ходатайствовала о производстве по чьей-то просьбе (№ 28). Постоянные поздравления жен после своего производства («Поздравляю вас госпожею благородною женою аудиторшею», «Поздравляю вас госпожа капитанша» — № 71, 74) обнаруживают, кажется, больше чем формальный обиход. Как предусмотрено петровской Табелью, чин относится к супруге в полной мере: «Все замужные жены поступают в рангах по чинам мужей их». Недаром эпоха оперирует парадоксальными для нас выражениями типа «обоего пола генералитет»[617].

«Любовь» в ее галантном понимании также была уже, несомненно, важной частью внутреннего мира. Во всяком случае, у молодых офицеров: «Самая нежная любовь… тогда получала первое только над молодыми людьми свое господствие»[618]. У Алексея Ильина, к примеру, с его «Крестиной Осиповной», которой он «свидетельствует почтение», ждет «приятнова известия» и посылает какую-то найденную в брошенном доме «птичку» (№ 50). Судя по адресатам его писем, мы имеем здесь дело с аудиторией (по)читателей Сумарокова и Тредиаковского, обрисованной Ломоносовым как «вся молодежь, то есть пажи, коллежские юнкеры, кадеты и гвардии капралы»[619]. Это прилежные читатели и переписчики всяческих «Ипполитов и Жулий англинских», «Клеонтов и Рамир», «Эпаминонда и Целерианы» и т. п.[620] В наших письмах упоминаний о возимых с собою «стацких романах» нет. Однако в более спокойные времена Семилетней войны «любители истори» уже вполне могли развлекаться подобным образом[621].

Нежные эмоции могут составлять и едва ли не главную опору в хаосе войны и баталии: «Знайте, жизнь моя, что в кровавый день прошедшей баталии, ежесекундно ожидая в продолжение 12 часов смерти, я часто думал о моей дорогой Наташе когда я буду умирать, то умру с Вашим именем на устах. Прощайте, любимая и возлюбленная более жизни, нежная моя супруга» (№ 28). Для оставшихся дома высшие резоны тоже не могут перевесить чувств, даже если это великая княгиня: «Oh! que je hais ce carnage du genre humain; je tremble à chaque poste, et Dieu sait ce qu’il en sera à l’arrivée de courriers[622]».

В то же время культура галантности и эмоциональный язык в корреспонденции с противоположным полом подразумевали и новое отношение к семейным узам[623]. Реалии многолетней далекой войны, как и всякой разлуки, становятся серьезным испытанием для идеализма привязанностей и заставляют «последовать жертвою Венере и ее угождениям»[624].

Алексей Ильин сокрушается в письме брату о своем товарище, что тот-де «свою любезную пренебрегать начинает, а влюбился в хозяйку, говоря, что здесь тою неблагодарную доволен не буду, а вы братец с тем ему постыдитесь» (№ 49)[625]. И наоборот, повторяющиеся в письме жене (№ 28) мольбы к Наташе «быть мне верной» и расстаться с каким-то «Фомкой» заставляют предположить основания для подобных сомнений: «…Какая жена захочет это, чтобы жить розно? Не спорю, такая, которая пользоваться сама хочет всеми веселиями»[626]. Коллизию такого рода в развернутом виде мы знаем из семейной драмы, запечатленной в письмах гр. Екатерины Михайловны Румянцевой в Заграничную армию своему знаменитому мужу[627].

Наконец, о неизбежной в каждом походе внутри и вне России амурной составляющей нас извещает и любопытное доношение протопресвитера Заграничной армии о. Иоанна Богаевского, которое я приведу в деталях. Дело происходит уже на зимних квартирах по окончании кампании 1758 г.: «Венгерского гусарского полку пример маиор Фелкер требует от меня позволения к свещеннику того полку протопопу Симеону Беличу, дабы обвенчал он гусара Себени Иштвана на оставшейся от умершего гусара Стефана Хорвата жены Марии». Из чего мы уже узнаем, во-первых, что «зимовные жены» и «зазорные женщины» обретались вместе с армией, а во-вторых, либо венгр перешел в православие, либо будучи католиком, ничтоже сумняшеся согласен венчаться у православного священника. О. Иоанн далее: