Книга Античный мир «Игры престолов» - Айеле Лушкау

Германцы продолжали удивлять римлян, даже когда Римская империя вторглась в их земли. Например, Тацит, великий историк дома Юлиев-Клавдиев, написал небольшой трактат под названием «Германия», в котором, одном из первых, упоминается о народе, который мы сегодня называем немцами. Другие народы, удивлявшие римлян, находились в Британии – ицены, пикты и другие, с которыми римляне никогда не сталкивались, пока Цезарь не пересек Английский канал в 55 г. до н. э. Конечно, чем больше разрасталась империя, тем сильнее римляне удивлялись народам, которые жили за ее пределами, и тем сильнее становилось желание завоевать и приручить их. Конечно, они встретили решительное сопротивление, например, восстание Боудикки, и им всегда давали быстрый и грубый отпор. Даже сами рим ляне осознавали жестокость своего вторжения, а те, кто особенно сопротивлялся, использовали всевозможные псевдонаучные работы, чтобы критиковать Римскую империю. Эти речи были, как правило, авторским вымыслом, но от этого они не становились менее впечатляющими. Наиболее язвительная из них была произнесена каледонским вождем Калгаком, который наставлял своих людей перед битвой у Граупийских гор:

Всякий раз, как я размышляю о причинах этой войны и о претерпеваемых нами бедствиях, меня наполняет уверенность, что этот день и ваше единодушие положат начало освобождению всей Британии, ведь вы все как один собрались сюда, и вы не знаете оков рабства, и за нами нет больше земли, и даже море не укроет нас от врага, ибо на нем римский флот, и нам от него не уйти. Итак, только бой и оружие! Для доблестных в них почет, и даже для трусов – единственный путь к спасению. Предыдущие битвы с римлянами завершались по-разному, но, и понеся поражение, британцы хорошо знали, что мы сильны и не оставим их своею поддержкой, потому что мы – самый древний народ Британии и по этой причине пребываем в сокровеннейшем лоне ее и не видим тех ее берегов, где обитают рабы, и, не сталкиваясь с чужестранными поработителями, не осквернили даже глаз наших лицезрением их. Живущие на краю мира и единственные, не утратившие свободы, мы вплоть до последнего времени были защищаемы отдаленностью нашей родины и заслоном молвы; но теперь крайний предел Британии стал доступен, а все неведомое кажется особенно драгоценным; за нами нет больше ни одного народа, ничего, кроме волн и скал и еще более враждебных, чем они, римлян, надменность которых не смягчить ни покорностью, ни уступчивостью. Расхитителям всего мира, им уже мало земли: опустошив ее, они теперь рыщут по морю; если враг богат – они алчны; если беден – спесивы, и ни Восток, ни Запад их не насытят; они единственные, кто с одинаковой страстью жаждет помыкать и богатством, и нищетой; отнимать, резать, грабить на их лживом языке зовется господством; и, создав пустыню, они говорят, что принесли мир[46].

Столкнувшись с такой эмоциональностью и красноречием, римским читателям, вероятно, было сложно удержаться от того, чтобы не встать на пути угнетателей – самих себя. И действительно, один из ключевых приемов этнографии – размытие границ между разными людьми: римляне видят, что варвары галлы и еще большие варвары германцы чем-то похожи на них, и негодуют, чувствуя, что идут неверным путем, используя превосходство своих легионов. Это создает некий эмоциональный диссонанс: разные народы становятся ближе, но, по сути, никто не останавливает римлян или не пытается противостоять имперскому плану, и никто напрямую не высказывает, что римляне совершают что-то неправильное, простирая границы своей империи все дальше и дальше.

Вестерос не является в общем и целом империалистической нацией, и, если быть точнее, времена расширения его границ остались далеко в прошлом. Вместо этого Стена является защитной мерой, а Ночной Дозор обладает неискоренимой верой, что выполняет задачу первостепенной важности. Эта вера, однако, кажется, присуща лишь самому Дозору и все меньше и меньше кому-либо еще, за исключением разве что Старков из Винтерфелла, которые сочувствуют Дозору и его тяготам. Однако чем дальше на юг, тем менее короли и лорды понимают важность Дозора. Вместо этого они все чаще используют Стену как свалку для преступников и бедняков, убийц и насильников, наравне с преступниками, совершившими небольшие преступления, ведомые голодом и отчаянием. Убегая из Королевской Гавани, Арья путешествует в компании людей как раз такого сорта, и они сильно отличаются от тех достойных членов Дозора, которых мы встречали ранее. Не случайно самая первая сцена саги описывает смерть одного их аристократических членов Дозора во время разведывательной миссии за Стеной, а вскоре после этого без вести пропадает Бенджен Старк. Поскольку эта пограничная зона является уменьшенной копией Вестероса, мы видим, как аристократическая составляющая Дозора истощается, а сам Дозор слишком перегружен; также и на юге королевский двор не может обеспечить стабильность и процветание мира, так как люди, которые должны держать все под контролем, становятся жертвами заговоров и интриг. Но еще остается некая надежда: успех Дозора все же основан не на родословной его братьев, а на преданности делу, о чем говорится в их страшной клятве. И хотя даже Дозор не свободен от классовых различий (Джон Сноу страдает из-за своего положения дважды: в первый раз из-за отношения к нему как к бастарду, а во второй – из-за того, что он бастард из Винтерфелла, а значит, принадлежит к высшему обществу), на Стене каждый может занять руководящую позицию, если проявит способности и сумеет выжить, чтобы служить достаточно долго. Подобное невозможно на погрязшем в войнах юге, хотя такие люди, как Варис и Мизинец, предполагают, что даже здесь усердный труд и умение выживать могут помочь в продвижении, однако будет ли оно использовано ради общего блага, остается неизвестным.

Более интересным вопросом, однако, является то, от кого именно этот Дозор должен охранять народ. В их клятве об этом не упоминается, они просто «щит, который охраняет царство людей» (ИП) от любой, никак не обозначенной угрозы с Севера. По мере раскрытия сюжета мы вместе с Сэмом и Джоном начинаем понимать, что реальными врагами, которых должна остановить Стена, являются Иные, мистические Белые Ходоки, единственным оружием против которых является обсидиан или, возможно, валирийская сталь. Это предположение имеет особый смысл в рамках метафорического противостояния между льдом и огнем, так как обсидиан и валирийская сталь ассоциируются с драконами и огнем – другими словами, в своем роде возвращением Таргариенов к старым забытым истокам. Сэм пытается ускорить процесс, погружаясь в изучение книг в библиотеке на Стене, и не случайно мейстер Ночного Дозора оказывается Таргариеном, живым вместилищем истории драконов. Но пока Белые Ходоки не начинают наступление на королевства Вестероса, врагом являются не они, а одичалые – разрозненные племена и народы, у которых, кажется, нет ничего общего, кроме ненависти к братьям Дозора и неистовой жажды свободы: они называют людей к югу от Стены поклонщиками, а в ответ на требование Станниса присягнуть на верность Манс Налетчик говорит: «Мы не преклоняем колен».

Так же как галльские и германские племена, племена одичалых, как правило, не отдают предпочтения ни одному из господ – конечно, поступив так, они отрекутся от своего образа жизни, и в этом смысле вольный народ не так уж и отличается от римлян (и в меньшей степени от греков), которые тоже презирали монархию и отсутствие политической свободы. Однако под растущей угрозой, исходящей от Белых Ходоков, племена одичалых объединяются под предводительством Манса Налетчика, бывшего дозорного на Стене, но ставшего изгоем, который должен был вести вольный народ к югу от Стены, где они смогли бы жить в безопасности от угроз, что исходят со стороны севера. Эта ситуация напоминает ту, с которой Цезарь столкнулся в Галлии, как только появился там: галльское племя гельветов было отодвинуто на юг с их родных земель, в сторону Южной Галлии и римской провинции, миграцией германцев, пришедших с еще более дальнего севера. Но галлы не хотели и не могли позволить их присутствие вблизи римской провинции и попросили Рим о помощи. Цезарь, в свою очередь, говорит германцам вернуться туда, откуда они пришли, потому что Рим не позволит им жить и перемещаться в пределах римской сферы влияния. У германцев, кажется, нет особого выбора, и столкновение с Цезарем становится неизбежным.