Книга Разоблачение Тисл Тейт - Кейтлин Детвейлер

– Мне очень жаль. Я… я довольно дерьмовая соседка. Подруга и девушка я тоже дерьмовая, так что не принимайте это близко к сердцу. На самом деле, вам же лучше. Дерьмовая соседка на расстоянии куда лучше, чем дерьмовая соседка, с которой вы связаны общими делами.

– Что-то ты зачастила со словом «дерьмовый», милочка. – Однако миссис Риззо улыбается. Не слишком широко, но все-таки более открытой улыбки я на ее лице никогда не видела. Это все равно что увидеть у котенка клюв или усики у птички. – Но что-то дается тебе чудо как хорошо, правда? – продолжает она. – Я лично за всеми приключениями Мэриголд слежу. Писательница ты весьма талантливая.

– Так вы читали книжки?

Это поражает меня. Сильнее, чем хрустящая шоколадная крошка на печенье в форме попугая, сильнее, чем то, что мне позволили четыре раза подряд произнести слово «дерьмовый» и при этом не отругали.

– Твой отец всегда дарит мне свежий экземпляр в благодарность за печенье.

– Но вы никогда об этом не говорили. Ни разу не подняли эту тему, когда встречали меня на улице.

– Верно. С этим я, пожалуй, спорить не стану. Но тебя, по-моему, тоже особенно никогда не интересовало общение со мной, вот я и не испытывала большого желания тебя хвалить. Можно же просто жить как старая ведьма с причудами, сама понимаешь.

И тут она подмигивает мне. Миссис Риззо подмигивает мне. Меня разбирает такой смех, что чай с молоком брызгает у меня изо рта, и вместо того, чтобы взглянуть на меня с отвращением, женщина тоже хохочет. Это такой странный момент, чистый сюрреализм, совершенно не соответствующий установившимся у нас добрососедским «антиотношениям», что я вдруг хочу, чтобы она обо всем узнала.

– Миссис Риззо, что касается этих книг…

– Называй меня Дотти, – говорит она, прерывая меня.

– Дотти, – осторожно поправляюсь я. Непривычно произносить ее имя, но не более, чем все остальное, так что я вполне могу справиться с такой задачей. – Дотти, хорошо.

– Спасибо.

– Так вот, Дотти…

И вот так просто я рассказываю ей совершенно все. О несчастье отца, его финансовых бедах и неудачных попытках опубликоваться, об одном шансе на успех. О лжи, которая тогда казалась нашим единственным выбором. Хотя, наверное, Сьюзан и была права: возможно, у нас и не было необходимости прибегать к обману. Но этого нам уже не узнать. Я рассказываю соседке о нескольких годах, когда я притворно играла свою роль и делала это так умело, что никто – ни мой агент, ни мой издатель, ни один из поклонников – ни о чем не догадался. Рассказываю о сроке сдачи, психическом состоянии отца, ссорах с Лиамом. О работе с Оливером и Эммой. О великом разоблачении.

– Я все потеряла, – говорю я в самом конце, чудом избегая слез. Похоже, я выплакала весь запас слез. – Друзей, карьеру. Возможно, шансы поступить в хороший колледж, ведь теперь я стала участницей одного из самых серьезных литературных скандалов в истории. Миссис Дотти… Что мне теперь делать? Что дальше?

– Возьми еще печенья, – отвечает она, снимая крышку с жестяной коробки и пихая ее мне в руки. – Бери, бери.

– Думаете, это что-то решит? – смеюсь я, но потом, конечно, беру еще несколько штук.

– Пока ничего другого я придумать не могу. Я пока перевариваю твою весьма необыкновенную историю. – Она и сама берет еще печенья, и морщины на ее лице становятся еще глубже, когда она, задумавшись, принимается его жевать. – Из того, что я услышала, приходится делать вывод, что вся эта ситуация ужасно токсична. Скорее всего, она навредила вашим отношениям с отцом, а не поспособствовала их улучшению, несмотря на все твои благие намерения. И ты ведь собиралась порвать все связи с писательством после выхода последней книги в трилогии, правильно?

– Да. По крайней мере для меня это была бы последняя книга. Я боялась, что на меня снова начнут оказывать давление отец и издатель. Но никакую другую книгу «писать» я уже не собиралась.

– А тебе не кажется… – начинает миссис Риззо, после чего откусывает большой кусок печенья и продолжает: – Тебе не кажется, что, несмотря на последствия, не заставившие себя ждать, несмотря на гадости, которые все теперь пишут о тебе в этом проклятом интернете, что все это может быть к лучшему? «Истина сделает вас свободными». Это из Евангелия от Иоанна, глава восьмая…

– Я не очень хорошо знаю Библию, но эта строчка мне знакома. – Мне сейчас не нужны горячие библейские отповеди: я чувствую себя несчастной и без угрозы ада, что маячит где-то за углом. Мне достаточно загробного мира Мэриголд, без собственного я вполне могу обойтись.

Женщина вздыхает и протягивает руку, чтобы погладить мою ладонь. Ее рука теплее и мягче, чем я ожидала. Глядя на ее будто бы одеревеневшие руки, я всегда представляла, что кожа на них сухая и плотная. Дотти сегодня не перестает меня удивлять.

– Я знаю, для тебя я просто безумная старушка. И ты недалека от правды. Одна моя одержимость попугаями чего стоит! И я правда уже старая. Восемьдесят семь лет, если тебе интересно. – Она произносит это с самодовольством, как будто испытывает гордость за каждый прожитый год. – За почти девять десятилетий я уж, конечно, наговорила людям всякого вранья. Ничего такого бессовестного, как у вас, но если все сложить… Мне не кажется, что, соврав, вы стали плохими людьми. А если учесть причины… Нет, я тебя ужасным человеком не считаю. Это была ошибка. И ты за нее расплачиваешься. Но тебе же всего семнадцать лет. Сейчас тебе, наверное, сложно такое представить, но эта ложь не будет вечно отпечатана на твоем лбу. Ты не позволишь такому случиться. Ты должна идти дальше и делать столько добра, что этот промах покажется всего лишь крошечной каплей в океане правды. Знаешь, о чем я сожалею в жизни? О том, что с тех пор, как тридцать шесть лет назад не стало моего мужа Сэмми, я почти не покидала этот дом и разговаривала разве что со стенами. Слишком многое я узнала о жизни с экрана телевизора, а не из реальности. Так что поступай как угодно, но не следуй моему примеру. Не смей продолжать прятаться. – Она в последний раз сжимает мою руку и встает, бесцеремонно убирая наши чашки и крошки от печенья.

Я так оторопела, что даже не предлагаю ей свою помощь, и осознаю это только после того, как замечаю, что стол снова идеально чист и прибран. Дотти уже переместилась к столешнице, где подметает с пола пятна от муки и складывает посуду в раковину.

– Я могу тебе еще чем-нибудь помочь? – спрашивает она, вытирая руки о полотенце. – Возьмешь немного печенья для отца? Или себе на ужин.

Я киваю, хотя от такого количества сладкого у меня сводит живот, и просить еще печенья кажется нескромным. Но у меня нет ни мамы, ни бабушки, которые готовили бы мне вкусненькое в случае сильного стресса. Кроме Дотти Риззо рядом никого нет, и, возможно, это не такой уж и плохой вариант.

– Я рада, что ты зашла, – говорит она, протягивая мне пластиковый контейнер с печеньем. – Если захочешь забежать завтра или в любой другой день, милости прошу. Наши дома порой выглядят так одиноко. Печальное у нас соседство, да?