Книга Закрытие темы - Сергей Носов

Новое четверостишье как-то само собой сложилось.

Быть может, я слишком резок,Но ты, «Набоб», мне в принципе мерзок.Интеллигентному человеку, «Набоб»,Ты, извините, как какой-нибудь клоп.

Разумеется, я понимал, что «какой-нибудь клоп», строго говоря, ни в какие ворота, но я так нарочно придумал, чтобы погрубее было, пообиднее.

Харитон Константинович отсчитал мне восемьсот рублей. В целом он остался доволен.

– Новый мотив. Это хорошо. Это надо приветствовать. Содержание, обязан вам доложить, нас мало волнует. Должно быть и негативное что-то. Вы правы. Я, пожалуй, вас поощрю даже, – добавил старичок, доставая ещё триста рублей. – Есть у меня право поощрять в пределах сорока процентов. Немного, конечно. Премиальный фонд у нас не очень велик. Пока. В дальнейшем будем учитывать темпы инфляции. Но и вы тоже. Могли бы и покруче, а? Что вы правильный такой? Небось, бесплатно когда, не такое в сортирах пишете?…

Последние слова он произнёс шутливым тоном, и я возражать не стал. Ничего, ничего, повторял я в кабинке, работая карандашом, вы у меня ещё содрогнётесь.

Я придумал двустишие – до крайности непристойное. Апофеоз скабрезности. Я смешал «Набоб» с грязью. Мягко сказано. Не в силах произнести сочинённое, я запечатлел то на туалетной бумаге. Старичок долго вчитывался. Наконец принял работу. Разрешил перенести на стену кабинки.

– Вообще-то вам бы отдохнуть следовало. А то, поверьте моему опыту, повторяться будете. Приходите-ка денька через два. Голова свежая, незамутнённая… Здесь хорошо придумывается.

– Послушайте, – сказал я, пряча деньги в бумажник, – но я так ничего и не понял. Зачем это? То есть я понимаю, что как форма рекламы это даже весьма оригинальная форма. Вы, наверное, первые…

– И единственные, – подтвердил старичок.

– Но ведь ваш туалет на отшибе. Сюда никто не заходит. А вы деньги платите. Кому ж это надо всё, не понимаю…

– Охотно объясню, – улыбнулся Харитон Константинович. – Наш туалет базовый. Лишние клиенты только делу вредят. Мы ж на свой контингент ориентируемся. Наши люди сюда не за тем ходят, вы уж сами поняли. Видите, какая у нас творческая атмосфера?

– Да, – согласился я, – но что значит «базовый»?

– А то, что завтра же ваши стихи будут переданы по информационным каналам «Набоба» во все туалеты, находящиеся на территории бывшего СССР. Вас будут читать Москва, Владивосток, Ялта, Одесса… Более того, если вы вдруг встретите дня через три свои опусы где-нибудь в уборных Мадрида или Нью-Йорка, не удивляйтесь, пожалуйста. Наши филиалы разбросаны по всему миру.

Я сказал:

– Потрясающе.

Харитон Константинович засмеялся.

– «Набоб» заботится о рекламе.

– И всё же, и всё же, – продолжал я расспрашивать, – вы же к первому встречному обращаетесь… Да за такие деньги!.. Столько поэтов!.. Вам бы, знаете, кто писал?

– Знаем, – ответил Харитон Константинович. – У «Набоба» достаточно средств, чтобы пригласить кого он захочет. Не в том дело. Нам это не надо. Поэты профессиональные, культурой отягощённые, так никогда не сумеют. Уверяю вас, им будет мешать знание техники стихосложения, даже не столько знание, сколько представление об этой технике, как о чём-то безусловном, самоочевидном, несомненном, как бы они сами ни относились к традиции… Да! Они ведь рабы традиции, вы не знали об этом? Откуда же у них возьмётся дыхание… непосредственность, дерзость… чтобы придумать такое? Они не чувствуют нашего потребителя. Профессионализм страшно сковывает их. А сотрудничать с ними!.. что вы!.. отбоя бы не было!.. Но мы ценим другое – обаяние безыскусности, неумелости… Прямоту. Потому и нет её, дорогой господин сочинитель, нет демаркационной линии между читателями и вами.

– Мною? – переспросил я столь же торопливо, сколь и задумчиво, потому что мне было, было о чём подумать, но времени не было: Харитон Константинович продолжал говорить:

– И не надо, не надо так себя принижать. Это я вам насчёт «первого встречного»… Разве я всем предлагаю? «Первый встречный»… зачем же так о себе некрасиво?… Вы же видите сами – отбор… А зачем же я здесь, извините, сижу? Вы когда ко мне вошли, я сразу, как увидел вас, так и подумал: по-моему, наш. И, как видите, не ошибся.

– Спасибо, – поблагодарил я за комплимент. (Харитон Константинович доброжелательно улыбался. То, что я член Союза писателей, было мною, разумеется, скрыто.)

Мы попрощались.

На улице я пересчитал деньги. Вместе с премиальными выходило одна тысяча девятьсот. Ну вот, подумалось, сотенки до двух не хватило.

Однако что же это было такое? Что же это всё означает, однако?

А ничего. Ничего не означает. Ничего особенного. Не надо.

Просто я поступил на службу.

1992

Закрытие темы

Рассказ протрезвевшего

Я не пьяница, хотя, бывает, срываюсь. Бывает, меня несёт вопреки очевидной целесообразности, угрожая историей. Тогда попадаю.

Была бы речь обо мне, тогда бы не было стыдно. Стыдно акцентировать, но в роковой цепи, будучи последним звеном, не я ли получил печать избранничества?

Нет, не совсем. Но и это надо осмыслить.

Боль головы и дрожание рук – вот мой портрет сегодняшним утром. Я берусь за перо, пускай не писатель. Я не только видел историю, но творил своими руками.

Что же думаю тогда о себе, проникаюсь значением происшедшего? Что я думаю о себе? что я думаю о себе? что же я думаю о себе, кроме всего вышесказанного?…

(Перечёркнуто.)

Я не пьяница, хотя, бывает, срываюсь. Я ещё не писатель… (Перечёркнуто.)

Я не пьяница и не писатель. Я с трудом подбираю слова. У меня болит голова и дрожат руки. Я живой участник событий истории.

Расскажу, что было вчера.

Располагая значительной суммой денег и желая купить жене какой-нибудь хороший подарок, предварительно выпив немного с товарищем, уже без товарища во втором часу пополудни я вышел на Сенную.

Надо ли рассказывать, что такое Сенная?

Сегодня Сенная – это сотни, тысячи людей. Это живые цепи продавцов. Это нескончаемый поток покупателей[30]. На Сенной можно купить всё, чему я сам доказательство, как пример покупателя и как гражданин в другом смысле.