Книга Геббельс. Портрет на фоне дневника - Елена Ржевская

А поскольку фюрер «непоколебим» в отношении любых политически безобидных объединений – в них «он видит опасность 175-го», как, впрочем, и повсюду, – то и Геббельс «проблему книжной политики» в свете «национального воспитания народа» улаживает с фюрером под тем же углом зрения: «Немного эротики надо оставить, не то у нас все станут 175-ми».

И еще из области национального воспитания: о расовых законах. «Только не надо слишком заорганизовывать, – озабочен Геббельс. – И не строить любовную жизнь по бюрократическим законам». На этот счет у Геббельса имеются на сей день свои персональные резоны. Хотя вообще-то никакого разнообразия человеческой природы не признается. Празднуется стандарт.

Нестерпимы интеллигенты, но без них, без деятелей культуры, в интересах нацистской политики не обойтись. «Иметь дело с людьми искусства – это тоже искусство. Они обращаются с деньгами как с дерьмом». Иные, правда, жалуются на «неприятности с налогами», обирающими их. «Я выступлю против этого».

21 сентября 1935. Трагедия Жени Николаевой. Не арийка. Мать полуеврейка. Она очень плачет. Хотел бы ей помочь. Подам заявление фюреру.

Власть над судьбой жертвы «чистоты расы», власть даровать «арийскость» питает самоутверждение Геббельса:

24 июня 1936. В законном порядке объявил Юго и Люси Энглиш (известные актеры) западными, а Гильденбрандт (артистку) и полуеврейку Николаеву (балерину) нордическими. Нелепость нордического расизма, который смотрит не на убеждения и манеру держаться, а на обесцвеченные перекисью водорода волосы (т. е. блондин ли?). Я приму меры. Партайгеноссе 1933 года, который защищает свой расовый идеал.

Как не яриться Геббельсу, когда самому приходится обороняться при несоответствии его внешности требованиям арийского стандарта, хотя он расово безгрешен: мать, как выясняется в его воспоминаниях, – голландка. Оно бы лучше, если б немка, но и голландка – арийка.

Германию покинули и продолжают покидать писатели, артисты, ученые. Но немало деятелей культуры остается – те, кто не в силах разлучиться с родиной, кто надеется и в этих неблагоприятных условиях служить ей своим талантом. И те, кто с взволнованным национальным чувством принял на первых порах национал-социалистическую революцию. Среди оставшихся в нацистской Германии композитор Рихард Штраус, он занял пост президента музыкальной палаты. Но вскоре ушел с этой престижной должности.

«Рихард Штраус написал исключительно низкое письмо еврею Стефану Цвейгу. Стапо (гестапо) поймало его. Теперь и Штраусу придется убираться. Тихое прощание. Все эти художники совершенно бесхарактерны политически. От Гёте до Штрауса. Прочь!» Теперь Геббельс созрел до того, чтобы некогда «божественного» Гёте, будь тот у него под рукой, изгнать из Германии. Но готовых сотрудничать, служить новому режиму среди работников культуры достаточно. Особенно среди тех, кто метит в фюреры цеха.

В бункере Гитлера среди прочих бумаг оставались отобранные из потока поздравительные письма к дню рождения, списки денежных переводов и других подношений. Верноподданнейшие письма, преисполненные благодарности «за Ваши огромные благодеяния, которые мне и моей семье в таком изобилии выпадают» – это слова главы тогдашнего товарищества художников Бено фон Арента. О «верности и безграничной любви к Вам и благодарности» пишет дирижер Франц Адам.

Лизоблюдов хватает, а в культуре, в искусстве – пустоты. Дело зашло далеко.

13 декабря 1935. Штрейхер написал мне письмо в защиту еврейской оперетты. Бывают же чудеса.

21 января 1936. Фюрер явно недоволен нашей культурной политикой. Я должен предпринять кадровые перестановки. Я не могу терять доверие фюрера из-за пары никчемных людей.

27 февраля 1936. Фюрер и люди искусства у нас дома. До 5 утра. Фюрер замечательно говорил о колебаниях стиля и вкуса в последние 30 лет. Революция во всех областях.

За два года до захвата власти Геббельс уже присматривался, брал на заметку: «Смотрел с Магдой фильм «М» Фрица Ланге.

Замечательно! Против гуманных разглагольствований. За смертную казнь! Ланге еще будет нашим режиссером».

Но и в кинематографе дело не движется. «Больше современного материала. Время внеполитического кино ушло. Надо поспевать за временем, – требует он от режиссеров. – Это наш единственный шанс».

Что же делать? «Людей искусства сфабриковать невозможно», это он понимает. Выход найден, и вполне по-геббельсовски: заставить критику замолчать.

Итак: «проблема критики».

26 октября 1936. Фюрер со мной согласен. Совещание о критике. Я совершенно запрещу критику искусства. Никто в общественной жизни не будет больше критиковаться прессой, и люди искусства тоже не должны быть добычей прессы, – что и создаст иллюзию благополучия в этой области.

29 октября 1936. Штрейхер ругает критику. Не без оснований. Я с ней покончу. Последний пережиток из демократических времен. Долой его!

«БОКС, БОКС»

«В науке народное государство должно видеть вспомогательное средство для развития национальной гордости. Не только мировая история, но и вся культурная история должна изучаться с этой точки зрения». «Учебный материал должен планомерно строиться с этой точки зрения и воспитание систематически вестись так, чтобы из школы выходил не полупацифист, демократ или еще что-то, а настоящий немец». «И это воспитание с точки зрения расы получает завершение на военной службе».

В соответствии с этими установками «Майн кампф» программа школьного обучения менялась, учебники переписывались. Министерство Геббельса следило за тем, чтобы в школах и в высших учебных заведениях насаждалась расовая доктрина Гитлера, вводился курс расовой науки о немцах как высшей расе и о злодеях-евреях.

«Школьная программа: поменьше наук и каждый день физкультура. Бокс, бокс. Зачем все учат язык, который понадобится лишь немногим. Достаточно изучить грамматику, лексику не надо. Общие представления». Общеобразовательные дисциплины в соответствии с Этими установками Гитлера вытеснялись физкультурой. Пока армия в Германии не была легализована (до 1935), под видом занятий физкультурой шло тайное военное обучение.

«Дайте немецкой нации шесть миллионов спортивно безупречно тренированных тел, пылающих фанатической любовью к родине и воспитанных в высочайшем духе натиска, и национальное государство, когда будет необходимо, меньше чем в два года сделает из них армию», – заявляет Гитлер.

Житель Ржева Ф. С. Мазин, подростком переживший вторжение гитлеровской армии в 1941-м, оккупацию города и отход немцев в 1943-м, писал мне:

«Первое время в начале войны вот те немцы, которые тогда шли, были какие-то и ростом выше и сложением лучше, когда я впервые увидел немцев, создавалось впечатление, что как будто бы какое стадо гусей – в общем, отборные. А потом уже не то совсем». «Иногда вспоминаешь теперь, какими гусями бросалось человечество, а после войны уже остается не то из мужского поколения».