Книга Антимавзолей - Андрей Воронин

– А, ну да, конечно. – Глеб залпом допил остывший кофе и потащил из пачки новую сигарету. – Разумеется. В самом деле, куда спешить-то? Всех, кого можно было, они уже грохнули. Кстати, а тот лаборант, который вам на Морозову настучал, – он где? Не в морге еще? Ну так скоро будет.

Он высек огонь, прикурил и раздраженно бросил зажигалку на стол. Федор Филиппович наблюдал за ним недоумевая.

– Какая муха тебя укусила? – спросил он наконец.

– Противно, – признался Сиверов. – Уж, казалось бы, чем нас можно удивить? Всю сознательную жизнь дерьмо хлебали полными ложками, должны бы, кажется, ко всему привыкнуть, ан нет, не тут-то было! Получается что-то наподобие матрешки: в одну ложь вложена другая, в другую – третья, и так до бесконечности... Или есть еще такая шутка: получает человек подарок в праздничной упаковке, развязывает ленточку, снимает разноцветную бумагу, открывает коробку, а там – еще одна, поменьше, и еще одна, и еще... А в самой последней коробке – собачья какашка. Вот спрашивается: зачем им это понадобилось?

– Что именно? – спросил Потапчук, разглядывая ногти на левой руке.

– Это была идея Дзержинского – забальзамировать Ленина, – сказал Глеб, кривя губы в гримасе легкого отвращения. – Он был католик – если не по убеждениям, то по рождению хотя бы, – а католики привыкли поклоняться мощам. Совнаркомовские евреи были против, у них совсем другие традиции, но Дзержинский был убедительнее... сильнее, пожалуй. Это все понятно и объяснимо. В конце концов, любой дурак мог прийти и собственными глазами убедиться: да, дорогой Ильич действительно умер, это не выдумки врагов... Непонятно другое: зачем понадобилось бальзамировать двойника? Если Ленин так уж сильно мешал Иосифу Виссарионовичу, что стоило его отравить или тихо придушить подушкой? Зачем надо было строить какие-то бункеры, разводить секретность? Зачем ему сохранили жизнь? Что это было – трусость? Изощренный садизм?

– Ну, это мы теперь вряд ли сможем узнать, – развел руками Потапчук. – Да мне это, кстати, не так уж и интересно. Какая разница? Я не историк и не психиатр, чтобы в этом копаться.

– Тоже правильно, – согласился Глеб. – А знаете, я еще кое-что не могу понять. Вот, взять, к примеру, этого Гургенидзе. Ну, нашел он Ленина, ну, убедился... Ну, открытие, сенсация, скандал... Но свидетелей-то зачем убирать? Зачем убивать экспертов, которые подтвердили твое открытие – не опровергли, заметьте, а решительно и однозначно подтвердили? Допустим, он считает, что это открытие ни в коем случае нельзя обнародовать. В этом я с ним, кстати, отчасти согласен... Допустим, экспертизу он провел, чтобы самому во всем до конца убедиться. Ну так на здоровье! Заплати экспертам, чтобы помалкивали, а находку свою уничтожь – сожги, закопай, смели косточки в муку и по ветру развей... Трудно, что ли? Замети следы, и потом можно хоть до конца жизни объяснять журналистам, следователям и вообще кому угодно, что это была шутка, или ошибка, или провокация... Зачем же в мокрухе мараться? Зачем черепа ломать? Он что – больной?

– Да нет как будто, – сказал Федор Филиппович. – Мне бы его здоровье, я бы горя не знал... А ты молодец, Глеб Петрович, соображаешь, когда захочешь. А то сразу – "шлепнуть, шлепнуть"... При твоих талантах, – он обвел выразительным взглядом превращенную в стрелковый тир комнату, – это всегда успеется. Тем более речь идет о Гургенидзе, который, как ты правильно подметил, представляет собой великолепную мишень. Он у нас подозреваемый номер один, но ты прав: стрелять в людей по первому подозрению – привычка нездоровая и с далеко идущими последствиями. Подозрения – это такая штука...

Он вдруг замолчал и впал в глубокую задумчивость. Глеб не стал выводить его из этого состояния. Если Федор Филиппович прямо посреди разговора вдруг задумался о чем-то, да так крепко, что это стало заметно собеседнику, значит, на то есть веские причины и такая пауза ему действительно необходима. Чувствовалось – и это ощущение подтверждалось богатым опытом, – что генерал Потапчук сейчас еще раз и особенно тщательно обдумывает свои слова перед тем, как их произнести. Из этого следовало, что сейчас будет сформулировано очередное задание – или не будет, в зависимости от того, к какому выводу придет генерал в результате своих раздумий. Дымя сигаретой и украдкой наблюдая за Федором Филипповичем, Глеб подумал, что в последнее время он, Глеб, мечется, как горошина в свистке. Сначала были Асланов и его подручные, малолетние ренегаты национал-большевизма; затем, не доведя эту работу до конца, Слепой получил задание разобраться с этой генетико-графологической бодягой, от которой за версту разит политическим и даже историческим скандалом; а теперь, когда в деле только-только наметился какой-то просвет и появился наконец подозреваемый, Федор Филиппович, похоже, готовился поручить ему другое дело. Это тревожило Глеба: создавалось впечатление, что Федор Филиппович действует в круговой обороне, затыкая то и дело возникающие бреши единственным человеком, которому может полностью доверять, – им, Глебом Сиверовым, агентом по кличке Слепой...

"Абсурд", подумал он. Но в этой бессмыслице была какая-то система: что бы ни происходило с ним в течение последнего месяца, отовсюду как шило из мешка выпирали национал-большевики, которых Глеб всегда считал прости бандой недоумков – амбициозных, шумных, склонных к хулиганским выходкам, но относительно безобидных. Там, в пионерском лагере, нацболы сражались и умирали с оружием в руках; именно они разгромили бюро Телятникова, наивно прикрывшись революционным лозунгом "Мир хижинам, война дворцам". Дескать, до олигархов нам не дотянуться, руки коротки, так давайте хотя бы дадим прикурить их приспешнику, который застраивает народную землю роскошными особняками эксплуататоров и плутократов... Это могло бы, что называется, "проканать", если бы Телятникова не убили в тот же день, практически в то же самое время... Ударить человека железом по затылку – это как раз и есть фирменный стиль вооруженных высосанной из пальца идеологией уличных хулиганов. Именно это, а не автоматы и гранаты, которыми они так бездарно и неумело пытались воспользоваться в пионерском лагере... Значит, надо искать связь? Или снова предположить совпадение – одно из тех невозможных, невероятных совпадений, которые случаются раз в сто лет?

Глеб снова покосился на генерала Потапчука. Федор Филиппович жевал губу, хмуро уставившись в одну точку. Совпадение, как же...

Связь, разумеется, была, но Глеб никак не мог ее проследить.

– Я сегодня был наверху, – продолжая смотреть в усеянный стреляными гильзами пол, медленно проговорил Федор Филиппович.

Он наконец поднял голову и с каким-то сомнением посмотрел на Глеба. Сиверов состроил понимающую и одновременно почтительную мину: понимаю, дескать, на ковер ходили...

– Доложил о ходе расследования, – все так же медленно, будто сомневаясь, стоит ли продолжать, сказал Потапчук, – получил, как водится, втык, а заодно попросил разрешения временно разместить этого Воронцова, лаборанта, в нашем загородном доме. Во избежание, как говорится... И то сказать, единственный живой свидетель, с него теперь пылинки сдувать надо.