Книга Забытые - Диан Дюкре

Наконец Ева встает из-за рояля, «Camping Girls» подходят друг к другу и берутся за руки, чтобы спеть a capella, как умеют, финальную песню, ставшую с тех пор их гимном:

Я поднялась так высоко,Что думала – лечу.Упала низко так…Теперь кричу.

На земле меня подняли,Билась я – меня связали.Но потом я собраласьИ пустилась в пляс, кружась.

Сейчас хожу неровно, знаю.На две ноги теперь хромаю.Но вы попробуйте понять:Мою свободу вам не взять!

5

Первые схватки – словно копье, предательски воткнутое Лизе в живот. Благодаря ее беременности женщины из барака номер двадцать пять верили: несмотря на то что карточный домик вокруг них рушится, их это не затронет. Лизе казалось, что ее беременность будет продолжаться вечно. Она старалась не думать о родах. Это событие представлялось ей далеким и неясным. Каждый день Лиза надеялась, что судьба не заставит ее рожать на лагерном тюфяке. Но 2 апреля 1941 года ребенок решил иначе. Подруги, увлеченные успехом «Camping Girls», никак не помогали ей готовиться к этому событию. Никто не смог вычислить предполагаемую дату родов: женщинам не хватало знаний в этой области. Им казалось, будто ребенок наделен какой-то сверхъестественной силой. Он придет, когда будет к этому готов. Это не зависит ни от них, ни от науки – это чистая магия.

Схватки снова пронизывают тело Лизы, словно молния. Она судорожно хватается за край тазика, над которым умывается, и испускает сдавленный крик. Ева очень сожалеет о том, что у нее нет опыта по этой части, как, собственно, и у остальных «нежелательных». К счастью, двести евреек из Бадена и Пфальца умываются вместе с ними. Некоторые поместили под чан грелку, чтобы тонкая струйка воды не замерзла, ведь температура пока что держится ниже нуля: весна в этом году запаздывает. «Помогите нам!» – кричит Ева, чувствуя себя беспомощной в такой чрезвычайной ситуации. Женщины начинают шуметь и громко переговариваться. Одну из них зовут Габриэлла, она из Карлсруэ[89]; была интернирована вместе с двумя из пятерых детей, которых она родила. Женщины единогласно решают, что она среди них самая опытная.

Лиза опять чувствует схватки. Они начинаются с покалывания в животе, затем переходят в сильную глухую боль. Габриэлла вешает ее белье на колючую проволоку, и оно тут же покрывается блестящими кристалликами льда.

– Скоро она родит, ребенок просится наружу. У тебя уже отошли воды? – спрашивает Габриэлла, пристально глядя на Лизу. Роженицу этот вопрос приводит в ужас – сейчас она не готова терять что бы то ни было.

Ева машинально смотрит на пол в поисках отошедших вод, но видит лишь грязь и корочки льда. Лиза не может стоять на месте; волоча ноги, она медленно кружит возле раковин.

Очередные судороги сопровождаются ощущением, будто к ее щекам приставили две горящие сковородки. Язык во рту начинает набухать: ей хочется пить! Лиза склоняется над раковиной, намочив волосы, и начинает лакать воду, словно животное, мучимое жаждой. Ледяная жидкость подступает к желудку, и Лиза сгибается пополам, чтобы вырвать. Габриэлла и Ева приподнимают ее и, придерживая за руки, отводят в барак к Ангелу. К несчастью, Эльсбет уехала на велосипеде к кюре, чтобы забрать провизию, пожертвованную прихожанами. В бараке лишь какая-то монашка, обучающая катехизису горстку евреев, бóльшая часть которых не знает ни слова по-французски. Зато они наслаждаются теплом, едят хлеб и пьют молоко, которые им выдают в обмен на молитвы.

Снова схватки. Ева просит молящихся встать и укладывает Лизу на простыни.

– Дыши спокойно и глубоко, не думай о боли, – подбадривает ее Габриэлла.

Лицо Лизы покраснело от натуги; можно подумать, что она пытается удержать ребенка в себе. Девять часов утра; ей кажется, будто ее засунули в тиски, а дьявол поворачивает ручку, чтобы они сжимались все сильнее.

– Эрнесто… Эрнесто, – наконец шипит Лиза.

В этот момент Еве кажется, что у нее даже зубы покраснели. На лбу у Лизы вздулись голубые вены.

– Но это невозможно: мужчинам запрещено покидать бараки без специального разрешения коменданта!

Очередные схватки пронизывают внутренности Лизы, словно нож. Она закатывает глаза и чувствует, как ее ноги становятся влажными.

– Началось, – предупреждает Габриэлла.

– Прямо посреди службы! – возмущается монашка. – Хорошенькое дело! Эта дамочка замужем?

Ева отрицательно качает головой.

– А ей хотя бы известно, кто отец ребенка?

– Он здесь, сестра, в мужском блоке.

Ева не может смотреть на страдания подруги. Она знает, что присутствие Эрнесто могло бы помочь Лизе. Ева бежит к его блоку и умоляет караульного отпустить Эрнесто в медпункт хотя бы на час. Тот отвечает, что правила есть правила и заключенный может быть отпущен в медпункт только по состоянию здоровья.

– Эльсбет может выписать справку о том, что он нуждается в срочном лечении, и вам не придется ни за что отвечать!

Но караульный непоколебим. Ева, отчаявшись, громко выкрикивает имя того, кому не дают стать отцом. Она вкладывает в этот крик столько энергии, что его, наверное, слышно в соседнем селе. Эрнесто подходит к решетке, закрытой ветками, поэтому они не могут видеть друг друга и Ева кричит вслепую:

– Лиза рожает! Ты ей нужен!

Все это время Эрнесто держался ради того, чтобы услышать эти слова. Караульный, почувствовав угрозу, направляет на него ствол ружья. Испанцы выходят из бараков. Повсюду слышны тревожный шум и перешептывание. Ева представляет, как Эрнесто расстреливают в наказание за мятеж, и пытается его успокоить:

– Не волнуйся, мы найдем какой-нибудь выход.

Она бежит в медпункт и видит Лизу. Та еле стоит на ногах; в ее голубых глазах читается вопрос: почему Эрнесто до сих пор не пришел?

– Стреляй, – говорит Эрнесто караульному, провоцируя его.

Если повезет, его ранят и отведут в медпункт. Но караульный довольствуется тем, что держит испанца под прицелом: он ждет указаний начальства. Эрнесто в бешенстве разворачивается и идет по направлению к баракам, за ним следуют около двадцати испанцев.

Он роется в своих пожитках, бросая вещи на землю, пока наконец не находит отвертку, которую протягивает товарищу:

– Держи за середину, чтобы не воткнуть ее полностью, иначе ты меня убьешь. Бей сюда.

Эрнесто показывает на левый бок, чуть выше бедра. Товарищ вопросительно смотрит на него, думая, что Эрнесто, должно быть, сошел с ума, и поспешно от него отходит, бросая инструмент на землю. Эрнесто с гордым видом подбирает отвертку. Он приподнимает свою серую рубашку, рассматривает и ощупывает бока. Втягивая и надувая живот, Эрнесто пытается понять, где находятся жизненно важные органы. Он задерживает дыхание, стараясь полностью расслабить мышцы, чтобы они не препятствовали удару, который он собирается себе нанести, и закрывает глаза, готовый к немыслимому…