Книга Глиняный колосс - Станислав Смакотин

— Носилок хватит?

— Нет!..

Громкое шипение в воздухе, треск рвущейся ткани… Я подымаю голову — ватные облачка шрапнельных разрывов метрах в ста отсюда, уже гораздо ближе! Пристреливаются, гады!

Так. Беспомощно оглядываюсь. Насколько понимаю, организовать эвакуацию должен Ануфрович как старший врач? У молодого дел хватает и без того, а потому…

А ты — генеральский адъютант, придурок! Ты-то что тут делаешь? Идиот, четками поигрываешь?

Верчу головой, стараясь начать соображать. Что предпринять? Пехоты бы сюда, да человек триста… — оглядываюсь по сторонам в поисках искомого. Вокруг одни казаки — как раз в этот момент конная сотня скачет мимо… Конная? Да и хрен с ней!

Бегу наперерез изо всех сил — и откуда только они взялись? Спотыкаясь и едва не падая под копыта в последний момент. Как там поступает Мищенко?

Резкий свист заставляет шарахнуться передних. Хмурый хорунжий в последний момент подымает коня на дыбы, чтобы не наскочить на меня.

— Стоять!.. — Я тяжело дышу, перед глазами круги. — Приказом его превосходительства… Спешить вашу сотню, раненых… — указываю на лазарет, — нести на руках!

— А лошадей — куда? — нагибается ко мне тот. Папахи на нем нет, в глазах отчаяние. — Вы поведете? — Но все-таки оборачивается, останавливая конных поднятой рукой. — Или королева Англии?..

Отдышавшись и справившись с противными кругами (похоже, я ослаб совсем), я выпрямляюсь, подтягивая портупею. Окруженный недовольными казаками, стоя в кольце фыркающих животных, весело подмигиваю их командиру. Королева, говоришь? Queen?.. После чего, неожиданно сам для себя, выдаю обалдевшему коллеге с округляющимися в процессе глазами:

— Шоу маст гоу он, господин хорунжий. Шоу маст гоу он… Вы группу «Queen» не слушали в эм-пэ три?.. А у меня дома на виниле есть, представляете?..

Развернувшись со спокойной душой, я торжественно выхожу из окружения, минуя отвисшие челюсти. Все сказал ему? Ай нет… Сейчас!

Оборачиваюсь и уже издали, под доброй сотней обалдевших взглядов, громко добавляю:

— А голос у Фредди Меркьюри — вообще супер. Мне больше по сердцу композиция «Барселона», господин хорунжий… И хрен с ним даже, что тот родится геем лет через пятьдесят да помрет от СПИДа, ведь пел-то здорово? Раненых эвакуируйте вашими силами, торопитесь! Будут еще люди в помощь!

Подходя к двухэтажному зданию, я замечаю возле входа, который бросил охранять, суету… Приглядываюсь, и от сердца отваливает камень. Вот по-настоящему, ей-богу, отваливает! Потому что в окружении офицерского состава я вижу стоящую на своих двоих, куда-то уверенно указывающую рукой знакомую фигуру. Без фуражки, с перебинтованной головой и даже кем-то осторожно поддерживаемую… Но — на своих двоих, и это значит… Это значит, что все хорошо!..

Недовольный взгляд меряет меня с головы до ног:

— Господин Смирнов?..

Тон тоже не сулит ничего хорошего… Ну, попал так попал…

— Где были?!.

— Занимался эвакуацией лазарета, ваше превосходительство!.. — вытягиваюсь я под взглядом генерала. — Спешил казачью сотню для переноски раненых вашим приказом!

Тот явно хочет добавить что-то еще, но, заметив улыбку на моем лице, передумывает. Кажется мне или нет, но перед тем как ему отвернуться, веко на правом глазу подозрительно опускается. Едва-едва, еле заметно. И я готов поклясться, что если это не дружеское подмигивание, то… Просто подмигивание! Потому что вот у этого конкретного знака никогда не бывает отрицательного значения!

Перестук колес под ногами должен убаюкивать, но этого ощущения совсем нет… Еще бы! Есть злость, непонимание происходящего, и… И впервые мысль о том, что не совершил ли я ошибку, оставшись в этом времени? Когда предложили? Или то был все-таки глюк?!.

Делаю три шага, разворачиваясь. Вновь три шага… Деревянная лежанка с подушкой, плохонькое одеяльце… Стакан с водой и никакой еды! Жрать-то дайте!..

— Эй!.. — в десятый раз стучу я по двери.

Оконце немедленно откидывается, в нем возникает усатая рожа конвоира. В синей, непривычного цвета, фуражке. В десятый раз — одна и та же опостылевшая рожа… Надоел!

— Кормить будут?..

Молчит. На фига тогда открывал?!.

Подождав немного, тот убирает фейс, и окошко захлопывается.

Так и молчит каждый раз, но на стук приходит регулярно… Вопросы в стиле «куда везут» или «чьим приказом» — давно пройдены и оставлены в игноре. «Уборная» — в углу ведро, на него указано пальцем. Тоже молча… Возмущаться, качать права, угрожать — бесполезно: все та же молчаливая, наблюдающая за тобой усатая рожа. Ни слова… Приказ у него, что ли?

Комнатка два на полтора — вот интересно, это уже столыпинский вагон, или их обзовут так после прихода Петра Аркадьевича? Премьером?

Отчаявшись чего-либо добиться от конвоя, я снимаю гимнастерку, складывая ее на стол. Жарко и душно… Глаз тут же неприятно режет оставшееся от погон «мясо» — вырваны с корнем, до дыры в ткани…

Деревянная лежанка — далеко не кресло пульмановского вагона, но все же ложе. Потому я, вытянувшись, все-таки устраиваюсь на ней, как могу. Постаравшись изо всех сил собрать воедино то, что называется моими мыслями.

Итак. Что мы имеем? А имеем мы, Слава, самый настоящий арест. Тебя. В самый неподходящий, а главное, ничего не предвещающий подобного момент… Арест не армейский даже. Судя по форме — я взят под стражу Гвардейским полевым жандармским эскадроном. Это последнее, что я успел услышать…

Подушка, набитая соломой, — лучше, чем ничего, пусть и сшита она из грубой мешковины. В походе на Мукден приходилось спать на голой земле, так что условия еще комфортны. По привычке подсовываю под голову руку — самая любимая поза из детства, когда спишь вот так, на руке. Сразу становится по-домашнему уютно, да и перестук колес этот… Начинает действовать успокаивающе. Так что, если не думать об аресте, можно предположить, что ты просто куда-то едешь. Во Владик, к примеру… Я устало закрываю глаза, оказываясь в багровом сумраке. Наедине с собой. Разобранный. С мыслями, отгороженными от непонятной реальности тонюсенькими перегородками глазных век.

Мукденский поход… Кто мог предположить, что его победное завершение обернется для меня подобными обстоятельствами?..

Отход из Мукдена к основным силам совсем не был прост, да и задача была выполнена все же не полностью: добраться до складов японской армии и спалить их нам так и не удалось. Тем не менее разрушением паровозного депо, выведением из строя десятка паровозов и крупных ремонтных мощностей противника основная цель была достигнута: нести потери в людях больше не имело смысла. Тем более что очухавшийся враг начал подтягивать, быстро вводя в бой, свежие резервы.

Измотанный, уставший, потерявший только в Мукдене около четырехсот человек убитыми, отступающий скорым маршем отряд Мищенко все же сумел вырваться из кольца окружения. Но на этом все наше везение и закончилось — японцы преследовали русские войска денно и нощно, не давая свободно вздохнуть: постоянные обстрелы, атаки и стычки кавалерии превратились во что-то само собой разумеющееся. И если в первой фазе похода я мог позволить себе вздремнуть несколько часов, то при отступлении сон превратился в невиданную роскошь: стоило лишь свернуться калачиком где-нибудь под деревом, накрывшись шинелью, как тут же звучал приказ сниматься с короткого бивака… И хорошо еще, если это был приказ, а не разрыв шрапнели где-нибудь над головой!..