Книга Глиняный колосс - Станислав Смакотин

Пехотный взвод строем и с винтовками наперевес, тяжело топая, бежит в сторону разрушенного депо. Запыленные лица, мокрые гимнастерки. В глазах парней безразличие и усталость. Бегут почти в ногу, даже дыхание у солдат совместное, как бы одно на всех: «Хык, хык… Хык, хык…» Замыкающие волокут с собой увесистые тюки — подозреваю, со взрывчаткой. Этим приходится хуже всего: груз тяжел и неудобен, так и гнет к земле. Молодой подпоручик отдельно от строя пробегает в метре от меня, на секунду задержавшись взглядом на четках.

Пара движений вверх — те взлетели по ладони, пара движений вниз — те вновь у мизинца…

— Рассыпаться в линию, штыки примкнуть!.. — кричит он, отвернувшись к своим. Показалось мне или нет, но перед командой он, по-моему, сплюнул… А возможно, просто мотнул головой, снижая шаг, — кто знает? Мне все равно, и я продолжаю нехитрое занятие — пара движений вверх, пара вниз… Четки летают по руке, как у маститого уголовника. После короткой остановки солдаты исчезают в дыму, как и не бывало.

За тот час, пока я тут караулю, проделано немало: депо захвачено, большинство локомотивов, находящихся в нем, повреждено — вести об этом приходят как с хлопками взрывов, так и с докладами связных, что то и дело выбираются из-под развалин.

Нарушая запрет эскулапа, я варварски впускаю к Мищенко всех подряд: несущих срочные донесения унтеров и рядовых, санитаров в окровавленных фартуках, незнакомого полковника… То-то ненавидит меня врач, наверное…

Регулярно подымаю голову, всматриваясь в окно второго этажа. Как и все вокруг, ожидая появления в нем Мищенко. Слух о ранении Павла Ивановича разнесся по отряду с небывалой скоростью.

— К его превосходительству… Младший урядник Третьего Донского!.. Как Павло Иванович, ваше благородие?

— Только что выходящий обнадежил, что перевязывают… Ты зачем?

— Донесение от его благородия сотника Ганина!

— Пробегай! Чего хорошего? — вдогонку кричу я.

— Велено самолично!.. — исчезает на лестнице.

— Господин поручик, мне сообщили, вы адъютант… Может, его превосходительство…

— Может, господин есаул! — вытягиваюсь я перед седым есаулом, зажимая четки в кулаке. — Даже ждет, уверен! Порадуете?

— Заканчиваем… — бросает тот через плечо, торопливо взбегая по ступеням. Держащий его лошадь чумазый казак, прискакавший с ним, сбивчиво тараторит, что японцы подтянули свежие части. И как они пытаются отстоять разрушенное здание, где в данный момент идет настоящая рубка. Лицо, измазанное угольной пылью, недобро улыбается.

— …Прут, гады, бессчетно… — с ненавистью оправляет он сползший ремень. — Со всех щелей, как пруссак в избу под морозью… Тяжко там братушкам, ваше благородие!.. Хлопцев много полегло…

Три сотни сибирского казачьего полка, да две забайкальского сдерживают басурманина, по его словам, у плоских вагонов с угомлем (он так и говорит), последними силами. Дерутся врукопашную, угомль горит, и убитых не счесть… Из девяти паровозов в депо, что захвачено, подорваны почти все. Мешают темнота с дымом, пожар и постоянные атаки япошек. Но есть еще одно депо, крупней — вот туда пробиться не могут, и нужны свежие силы, а время на исходе…

Присев на корточки, он громко кашляет, отплевываясь черным и потирая руками глаза. Грязные мокрые следы остаются на щеках неровными полосами.

Наши орудия давно уже работают в отдалении и не так часто, как было при штурме: лишь изредка я слышу одиночные выстрелы сквозь солидные временные интервалы.

Неожиданно в общем шуме ухо улавливает знакомый свист, от которого хочется втянуть голову в плечи. Как треск разрываемой ткани. Несколько солдат-связистов поблизости пригибают головы, густо матерясь: шрапнель!..

— Тише, тише, ласточка… — Забайкалец едва удерживает беспокоящихся животных. — Она у меня, ваше благородие, шрапнель за версту чует… Под Инкоу, будь оно неладно, на всю жизнь запомнила… — Подняв голову, напряженно прислушивается. — Пушки подтянули, басурманы!..

Пара движений вверх — четки взлетели по ладони, пара движений вниз — те вновь у мизинца… Мне действительно плевать на удивленные взгляды и что обо мне подумают. Потому что… Потому что!.. Как-то так. Одна-единственная мысль не покидает голову: насколько серьезно ранен Мищенко? Ступор в голове, полный ступор…

Действительно, впервые в Мукдене начала бить артиллерия противника. Похоже, японцы опомнились от шока и начали все же осмысленные действия. Пора уходить?

Вокруг скопилось огромное количество посыльных и младших офицеров из самых разных частей: здесь и кавказцы с кубанцами, и казаки-сибиряки… Представители пехоты, артиллерии, горные стрелки, пограничники… Донские казаки, казаки-забайкальцы. Бурки, цветные папахи, зеленые фуражки. Всадники, пешие… Цветов синих, зеленых, черных и красных элементов мундиров, от которых пестрит в глазах. Кажется, никому не дано привести этот пестрящий хаос в порядок…

Шаги на лестнице — пожилой есаул, выбежав из двери, тяжело ставит ногу в стремя. Казак, что сплевывал, ожидающе замирает у своей.

— Отходим!.. Общее отступление всем частям!.. — оглашает окрестности зычный крик.

Наконец-то… Порядком надоевшие четки будто сами прыгают в карман. Пригодятся еще…

На короткое мгновение все вокруг замирает. Чтобы уже в следующий миг прийти в движение: вестовые торопливо уносят новость в свои части, едва не сшибая друг дружку. Двое санитаров с носилками мечутся в общей гуще, подбегая то к одному офицеру, то к другому… А что такое?..

Всех раненых и убитых сносили за угол здания, я это видел, пока дежурил на входе. Решив выяснить причину, пробегаю несколько метров.

Один из медработников громко причитает, матерясь во весь голос:

— …Телег, телег нема, раненых вывозить не на чем… Тяжелых много!

Я так понимаю, всем по фигу — большинство заняты своими делами!

Делаю еще несколько шагов, сворачивая за угол, и… Мать моя… Первое сравнение, ударившее в голову, — это кровавая, кошмарная пародия на Сикстинскую капеллу… Нарисованную не Микеланджело, нет! Сам дьявол и то наверняка не смог бы изобразить подобное. На земле, вперемешку с грязью, кровью, бинтами и марлями, лежит огромное количество людей в изорванной одежде. Окровавленных, зовущих и стонущих, в изодранных мундирах и нижнем белье… Десятки рук тянутся вверх, умоляя о питье, сотни пар глаз живут надеждой, молча взирая на каждого подходящего. Я уже видел подобное на «Суворове» после сражения, но, наверное, не в таком масштабе… Чтоб эту войну!..

Молодой доктор перебегает от одного к другому, несколько запыхавшихся санитаров беспомощно мечутся среди раненых.

— Господин врач! — подбегаю ближе. — Телег не хватает?

— Нет их… — Он даже не поворачивается, склонившись над кричащим человеком, что-то с силой выдергивая из него окровавленными по локоть руками. — Остались в тылу… Чего хотели? Не можете помочь — не мешайте!..