Книга Тьма надвигается - Гарри Тертлдав

– Сударь, – спросил Корнелю, когда моряки обменялись приветствиями и расцеловали друг друга в обе щеки, – удалось ли нам, наконец, провести левиафанов в барийские гавани?

Дельфину мрачно покачал головой.

– Нет. Мы только потеряли еще нескольких ребят – да ты, наверное, слышал и сам. Альгарвейцы, – продолжил глава подводного флота, когда Корнелю кивнул, – заперли Имолу и Лунгри крепче, чем родных дочерей-девиц. И в небе над гаванями постоянно кружат драконы, так что мы и с воздуха не можем разузнать, что же там творится.

– Чтоб им пропасть, – прошептал Корнелю. Драконы над Тырговиште – это одно, но драконы над занятыми противником гаванями – это дурной знак. Капитан перевел дыхание. – Если пожелаете, сударь, мы с Эфориелью пересечем пролив и выясним, что затеяли альгарвейцы – и, коли захотите, отнесем пару ядер, чтобы остановить их, что бы там ни было.

Дельфину снова покачал головой.

– Я ни одного подводника не отправлю больше через пролив в Имолу и Лунгри. Слишком многих мы потеряли. Альгарвейцы не столь искусны, как мы, в управлении левиафанами, – в голосе его зазвенела гордость, – но стали слишком умелы в охоте на них. – Гордость ушла, сменившись досадой.

– Милостивый государь! – Корнелю вытянулся по стойке «смирно». – Меня нет нужды «отправлять». Я вызываюсь добровольцем вместе со своим левиафаном.

Дельфину поклонился.

– Капитан, Сибиу горда тем, что вы на ее службе. Но я не стану пользоваться вашей отвагой, словно хладнокровный ункерлантец или расчетливый куусаманин. Шансы на успех не оправдывают риска… и ваша жена в тягости, не так ли?

– Так, сударь, – признал Корнелю. – Но я-то не в тягости, и я принес присягу служить королю Буребисту и его державе всеми своими силами. Я исполню все, чего ни потребует от меня страна.

– Этого страна не потребует, – заявил Дельфину. – Я не желаю делать вашу супругу вдовой и не хочу, чтобы ваш ребенок вырос, не узнав отца. Я готов отправить вас на риск; более того – я готов отправить вас на смертельный риск, не моргнув глазом. Но я не пошлю вас на почти верную смерть, когда она не принесет пользы ни королю, ни державе.

Корнелю поклонился в ответ.

– Милостивый государь, мне выпала удача служить под вашим началом. В отличие от дво… – Он прервался, не зная. как воспримет граф Дельфину слова, уже готовые сорваться с его языка.

Но Дельфину услышал и недосказанное.

– В отличие от дворян в каунианских державах, нашим полагается проявить хоть немного соображения, прежде чем натягивать красивые мундиры? Вы это хотели сказать, капитан?

К облегчению Корнелю, командор рассмеялся.

– Нечто в этом духе, – сознался подводник.

– Каунианская кровь древнее нашей, и гордятся они ею больше, чем мы, – проговорил Дельфину. – Коли хотите знать мое мнение, старинная кровь давно прокисла, но кауниане моего мнения не спрашивали. Я со своей стороны, признаюсь, мало тревожусь их мнением. Лично мне Альгарве более по душе, но нужды державы важней моих персональных симпатий.

– Я сам не в восторге от каунианских держав, – промолвил Корнелю, – но Альгарве мне еще менее по сердцу. Если король Мезенцио возьмет нас за горло, то не остановится, пока у нас глаза на лоб не вылезут.

– Не могу поспорить, – отозвался Дельфину, – поскольку вы, скорей всего, правы. Однако покуда я не могу с чистой совестью и отправить вас в гавани Бари. Наслаждайтесь отпуском, капитан, но имейте в виду – долго он не протянется.

– Слушаюсь, сударь. – Корнелю отдал честь. – Я сейчас, пожалуй, возьму кадушку из упокойника и навещу Эфориель. Иначе бедняжка подумает, что я ее забросил. А мне этого вовсе не хотелось бы.

– Понимаю. – Командор Дельфину отдал честь в ответ. – Что ж, капитан, можете быть свободны.

На складе, где стоял большой упокойник подводного флота, сильно пахло рыбой – а пахло бы еще сильнее, если бы не чары на упокойнике. Приоткрыв крышку, Корнелю вытащил тяжелое ведро, полное скумбрии и кальмаров – свежих, будто их только что выловили в море. Капитан отволок ведро к обтянутой проволочной сеткой выгородке, где неторопливо плавал взад-вперед его левиафан.

Подплыв к хлипкому причалу, выпиравшему над водой, Эфориель приподняла голову над волнами и оглядела Корнелю вначале одним крохотным черным глазом, потом другим.

– Я это, я, – пробормотал капитан, похлопав чудовище по заостренной морде. – Это я, у нас все хорошо… и я тебе гостинец принес.

Он бросил зверю каракатицу. Огромные челюсти распахнулись, потом сомкнулись на скользкой тушке со влажным хрустом. Когда они раскрылись снова, каракатицы не было и следа. Эфориель довольно хрюкнула. Корнелю скормил ей скумбрию, и левиафан тоже остался доволен.

Капитан продолжал отправлять гостинцы в пасть своей напарнице, покуда ведро не опустело. Ему пришлось перевернуть его и показать: пусто.

– Извини, – сказал он, – больше нет.

Звук, который издала Эфориель, человеческое горло не смогло бы изобразить, однако разочарование в нем слышалось ясно.

– Извини, – повторил Корнелю и снова похлопал зверя по морде. Эфориель не откусила ему пальцы – или, если уж на то пошло, руку до плеча. Умная, хорошо выдрессированная девочка.

Командор Дельфину прямо приказал своему подчиненному развлекаться, пока тот не громит альгарвейцев. Так что, отправив пустое ведро в мойку, капитан покинул гавань и двинулся на квартиру, которую делил с супругой. Лучшего развлечения на остаток дня он не мог себе представить.

Когда он вошел, Костаке что-то пекла, и пряный аромат булочек придавал тесным комнаткам совершенно штатскую атмосферу.

– Я так рада, что ты вернулся, – воскликнула она. – Не знала, отправит тебя Дельфину в рейд или нет.

– Не отправил, – ответил Корнелю.

То, что командор оставил его в Тырговиште, ибо посчитал налет на барийские гавани самоубийством, жене, пожалуй, знать совершенно не стоило. Шагнув к Костаке, капитан обнял супругу и поцеловал, нагнувшись над ее набухшим животиком.

– Хорошо, – заметил он с ухмылкой, оторвавшись, – что я выше тебя. Иначе пришлось бы мне заходить к тебе с тыла, вместо того чтобы делать это как люди.

– Если бы ты, вместо того чтобы делать все как люди, зашел с тыла, – парировала Костаке, сверкнув зелеными глазами – я бы не понесла.

Сейчас, когда ее больше не выворачивало наизнанку ежеутренне, видно было, что беременность ее красит. Округлился не только живот, но и щеки, и, чтобы немного замаскировать это, Костаке взялась распускать медно-рыжие кудри по плечам, а не стягивала в высокий узел на темени.

Корнелю все же обошел ее со спины и приобнял, накрыв ладонями груди: тоже округлившиеся, набрякшие, куда более нежные, чем прежде, – капитану приходилось быть осторожным, чтобы не надавить слишком сильно. И более чувствительные. Костаке прерывисто вздохнула.