Книга Тьма надвигается - Гарри Тертлдав

– Пезаро считает, – с надеждой подсказал Бембо, – что в этого раз его могут, наконец, повесить.

Мартусино скорчил гримасу. Тюремщик только плечами пожал.

– Тогда он вряд ли вернется за вещами. Ну ничего – зря не пропадут.

Бембо кивнул. В этом случае Фронтино оставит себе что приглянется, а остальное продаст. Тюремщики редко умирали в нищете.

– Не повесят, – заявил Мартусино, впрочем, скорей с надеждой, чем с уверенностью.

– Давай. – Фронтино отпер тяжелый железный замок на внешней двери камеры. – Заходи.

Мартусино подчинился. Бембо и тюремщик следили за ним через зарешеченное окошко.

На внутренней двери вместо замка стояло заклятье. Надзиратель пробормотал себе под нос отпирающее заклинание, и дверь распахнулась. Мартусино прошел внутрь, к остальным арестантам, ожидающим суда. Фронтино забормотал вновь, и дверь захлопнулась.

– А что случится, если внутренней дверью займется арестант, поднахватавшийся чародейных наук? – полюбопытствовал жандарм.

– Считается, что ее расклясть может колдун не ниже второго ранга, – ответил тюремщик, – а дипломированных волшебников в обычную камеру не сажают – уж поверь мне, Бембо, мальчик мой. Для таких у нас особое местечко припасено.

– Слышал, дорогие шлюхи тоже так говорят, – заметил Бембо.

Фыркнув, Фронтино ткнул жандарма локтем в бок.

– Не знал, что ты такой шутник.

– Я это скрываю, – сообщил Бембо. – Если люди узнают, мне придется выступать на сцене. Я буду богат и знаменит, и мне этого не перенести. Лучше уж я останусь простым жандармом!

– Простак ты большой, это точно, – согласился тюремщик.

Бембо посмеялся, но не над шуткой надзирателя: он ожидал, что Фронтино ляпнет нечто в этом роде, и порадовался своей проницательности. Потом его отвлекла другая мысль.

– Скажи-ка, что ты там почитываешь? – спросил он. – На вид любопытно.

– Вот помяни дорогих шлюх… – проворчал тюремщик, вытаскивая книгу из-под стола.

Когда Бембо смог оторвать взгляд от завораживающей иллюстрации на обложке, то обнаружил, что романчик называется «Путиняй: Любовница императора». Фронтино рекомендовал ее наилучшим образом:

– Она в неделю кувыркается больше, чем армия акробатов за месяц.

– Звучит неплохо. – Бембо вчитался в надпись мелким шрифтом пониже заголовка: – «Основано на реальных случаях из бурной истории Каунианской империи». – Он покачал головой. – Эти кауниане всегда были большие похабники.

– И не скажи! – поддержал надзиратель. – Эта Путиняй чего только не вытворяет, и все с превеликим удовольствием. Можешь взять у меня книгу, когда я дочитаю… только поклянись, что вернешь.

– Верну-верну, – заверил его Бембо не вполне искренне.

Фронтино, видимо, понял это.

– А можешь, – заметил он, – себе другой купить. Похоже, в последнее время через два романа на третий только и пишут, какие гнусности творились в Каунианской империи и как отважные яростные альгарвейские наемники ее наконец сокрушили. Суровые сукины дети были наши предки, если хоть половина того, что пишут, правда.

– Ага, – согласился Бембо. – А что, может, и куплю. Вот пара лишних монет в кошеле бы на такое дело пригодилась.

– С этим разобраться недолго.

Из мешка, куда отправились одежда и вещи Мартусино, тюремщик выудил поясной кошель воришки, и на пару с Бембо они поделили содержимое – серебро и пару мелких золотых.

– Нечетная – моя, – заявил Бембо, забирая лишнюю монетку. – Пезаро потребует свою долю.

Фронтино кивнул. Так делались дела в Трикарико.

Высоко над гаванью Тырговиште – над всеми портами Сибиу – кружили драконы, выглядывая, не надвигаются ли альгарвейцы по морю или по воздуху. Всякий раз, как взгляд капитана третьего ранга Корнелю устремлялся ввысь, вид ящеров успокаивал его. Без сомнения, и чародеи за закрытыми дверями выискивали следы возмущений в становых жилах, оставленные выступившим против островной державы вражеским флотом. Но чародеев не было видно, и Корнелю приходилось лишь предполагать, что они заняты делом. А драконов он видел своими глазами.

Сегодня, правда, увидеть их было тяжеловато: туман и низкие призрачные облака почти скрывали крылатых великанов от взгляда. По мере того, как осень уступает место зиме, погода будет неуклонно ухудшаться. Драконам трудней будет вовремя засечь противника, а чародеям тяжелое бремя ляжет на плечи.

Корнелю нахмурился. Волшба волшбою, но и наблюдателями в небе пренебрегать не следовало бы. Моряки, склонные рисковать, гибли обычно прежде, чем привычка успевала закрепиться. Это относилось в равной мере к рыбакам в лодках, к матросам на скользящих по становым жилам крейсерах, и к подобным Корнелю наездникам на левиафанах.

Размышляя о вреде риска, Корнелю споткнулся о булыжник и едва не полетел кувырком с холма в море. От гавани Тырговиште карабкался вверх по крутому склону, и часто можно было видеть, что одна, обращенная к Узкому морю, ярко выкрашенная стена у лавки на холме отчетливо выше другой.

Поперек витрины винной лавки был растянут транспарант: «РАСПРОДАЖА ПЕРЕД ЗАКРЫТИЕМ». Корнелю заглянул внутрь – вдруг удастся выгодно прикупить что-нибудь. Сибиу по одному своему расположению не могла оказаться не чем иным, как державой исключительно торговою, и запах прибыли разгонял в жилах капитана застоявшуюся кровь почти так же сильно, как запах любимых жениных духов.

Но вместо удачных покупок в лавке его ждали только пустые полки.

– Зачем тогда объявление вешать? – спросил он купца.

– А где я возьму товар? – с горечью отвечал тот. – Торговал-то я все больше альгарвейскими винами, как война началась, так всю мою торговлю в сердце прожгло. Ну да пару бутылок из Валмиеры и Елгавы я смогу достать – пару, не больше. Дороги они, точно золотые, – мне закупать дорого, и продаются медленно. Хоть продавай все и за другое ремесло берись – хуже точно не будет, уж поверьте.

– Если мы будем сидеть сложа руки, то окажемся под королем Мезенцио, – заметил Корнелю. – В Шестилетнюю войну мы едва не опоздали. Сейчас мы не смеем рисковать вновь.

– Вам легко говорить – по вашим счетам платит король Буребисту. – Гримаса виноторговца была мрачней туч над головою. – А по моим кто заплатит, когда война у меня отняла источник пропитания? Не хуже меня понимаете: никто.

Корнелю торопливо вышел, горько пожалев, что вообще зашел в лавку. Ему хотелось думать, что Сибиу в едином порыве противостоит Альгарве. Капитан знал, что это не так, но самообман помогал ему лучше выполнять солдатский долг. Явное свидетельство обратного оказывало действие противоположное и крайне неприятное.

Он поспешил вниз по склону в направлении гавани. Из сточных канав при его приближении взлетали стаи крикливых, гомонящих чаек-падальщиков. Капитан понадеялся, что птицы не решат выместить зло на его шляпе или рукавах мундира, и тут же, словно в насмешку, в шаге от его ботинок на мостовой расплескалась белесая клякса. Он прибавил шагу и прибыл в кабинет командора Дельфину, не измаравшись.