Книга Другая женщина - Светлана Розенфельд

Последовала новая пауза. Ирина с кислым равнодушием выслушала гимн автору статьи и встрепенулась только на последней фразе.

– Ваш Сажин действительно хороший живописец. Талантливый художник, тонкий, пронзительный. Наш Яськов даже прослезился.

Ирина не разглядела слез на лице народного художника. Она вообще не заметила на его лице какого-либо выражения, тем более игры чувств. Хотя вполне возможно, он разрыдался уже в машине. Художников, особенно народных, понять трудно.

– Как же получилось, что Сажин, немолодой уже человек, до сих пор не вышел из тени?

– Трудная судьба, – процитировала Ирина статью Кусочкова.

– Вы, наверно, молодая жена, недавняя? – неожиданно спросил редактор.

– Да, – односложно ответила удивленная Ирина.

– Действительно, судьба. Он должен был встретить вас раньше, теперь давно бы «звездил».

Ирина молча пожала плечами.

– Ну ладно, к делу. Расклад таков. Я помещу статью гения Кусочкова в ближайшем номере, но не вместо Богомольцева, а за счет другого материала. Уверяю вас, что это тоже будет во всех отношениях непросто.

Ирина, правильно оценив намек, достала заветный конверт. Сергей Сергеевич, мельком заглянув внутрь и чуть заметно кивнув, скинул конверт в ящик стола.

– Далее. Статья пойдет под рубрикой «Новое имя» и будет сопровождаться редакционным комментарием. Я напишу его сам, упомянув мнение Яськова.

Ирина только кивала.

– Завтра вы обеспечиваете вход на выставку нашему фотографу. Он сделает снимки нескольких картин. Сажин должен присутствовать, укажет, что хотел бы показать в первую очередь. Кроме того, нужен его портрет.

– У него вряд ли найдется.

– Не надо. Это дело нашего фотографа. Главное – присутствие и соответствующий вид.

– Фрак, «бабочка» и цветок в петлице?

– Как угодно, – ответил редактор, не принимая шутки, которая в самом деле была неуместна. – И знаете что? Мысль открыть экспозицию в Разливе не очень удачна, вы, конечно, понимаете. Нужна нормальная галерея. Я бы посоветовал «Центр-арт», но вряд ли вашему спонсору это по карману. Может быть, найдете что-нибудь подешевле здесь, в городе? Но Разлив?! Как это вообще могло прийти в голову?

– Однако именно там вы открыли новое имя.

– Не женщина, а подарок судьбы, – улыбнулся редактор. – Повезло вашему Сажину. И я рад знакомству. Вот что такое настоящая жена художника.

– Благодарю…

И тем не менее редактор «Петербургского живописца» ошибся. Возможно, статья в популярном журнале возымела действие, но в «ненормальной» галерее за пределами Петербурга появились новые посетители, в том числе такие, имена которых восторженный Вася Кусочков срывающимся голосом нашептывал на ухо Ирине в сочетании с коротким словечком «сам». Затем последовало грандиозное событие: некий безумного вида гражданин с лысиной, увенчанной торчащими во все стороны седыми космами, купил пейзаж Сажина за приличную сумму и бессчетное число раз благодарил «великого художника». Картина называлась «Солнечный свет» и изображала три сосны на невысоком холме, но особенность ее заключалась в том, что запечатлены на пейзаже были сумерки, небо светлосерого цвета не таило в себе даже отблесков солнца, а свет шел как бы от пропитанных за день солнцем стволов деревьев. Вообще говоря, идея опять была подсказана Ириной. Она как-то заметила вскользь, что любит сосны за их стройность, горделивость, аромат, а главное – за удивительное свойство стволов накапливать солнечный свет. Художник Сажин в своей работе пошел дальше: освещенный стволами пейзаж доказывал людям, что богатство можно не только копить, но и щедро отдавать. Поэтому чумовой покупатель, выражая восхищение автором за глубокий общественный смысл простого пейзажа, назвал картину мировоззренческой.

Заработанные честным трудом деньги были торжественно вручены Семену в знак благодарности и приязни. Конечно, Семен не жил на жалкие социальные подачки от государства и не ходил с протянутой рукой, но денег никогда не бывает много. Кроме того, получить вознаграждение за картину «великого художника» было большой честью, к которой добавились другие элементы почета: пространное упоминание Семена в статье, ящик французского коньяка и подаренная Аркадием своему благодетелю еще одна картина, которую живописец с болью оторвал от сердца. Ирина считала, что Семен должен быть доволен. Так оно и было, но, увы, сама Ирина не стала от этих манипуляций менее желанной для «богатенького Буратино», и намеки на счастье, которое она ему подарит, продолжали поступать с удручающим постоянством. Ирина искала выход и не находила. Спасение пришло издалека, из-за границы, аж из самого города Парижа.

Увлеченная заботой о карьере мужа Ирина как-то выбросила из головы личную жизнь своего мецената, никогда не думала о его семье и вообще считала его холостым прожигателем жизни с легким уклоном в сторону культуры. И вдруг выясняется, что у богатенького Буратино есть собственная Мальвина, девочка с голубыми волосами, причем действительно голубыми, ибо этот радикальный цвет подарил ей один из российских косметических салонов, дабы выгодно выделить ее индивидуальность на фоне стандартной красоты других прелестниц. Юная жена Семена, девочка с голубыми волосами, много месяцев развлекалась в Париже и думать не думала о своем «папике» в России. И вдруг до нее доходит слух, что в роскошном дворце Разлива творятся странные события, какие-то выставки, бесконечные движения посторонних людей, неизвестные сборища, которые могут грозить дворцовым переворотом и разорением. Мальвина всполошилась. Когда же ей доложили о некой немолодой, но Прекрасной Даме, постоянно мелькающей во дворце, заправляющей распорядком царской жизни и имеющей тесный контакт с временно вдовым царем поселка Разлив, Мальвина по-настоящему испугалась и покатила на родину – спасать династию. Вот что такое молодость! Раз-два, легко и просто порядок был восстановлен, выставка закрыта, а богатенький Буратино вывезен за границу – правда, не в Париж, где его, по всей видимости, не ждали, а в Рим, осматривать всякие там Колизеи, Форумы и прочие Сикстинские капеллы. Семен с грустью простился со своей дамой сердца, дождался от нее ответной грусти и отбыл надолго, освободив Ирину от домогательств, но поставив перед проблемой срочной организации новой выставки. Собственно говоря, проблема эта и так уже назрела.

Ирина пошла, конечно, в галерею «Центр-арт», рекомендованную знатоком Сергеем Сергеевичем. Первое, что она почувствовала, войдя в огромный пустой зал, – мерзкую неблагодарность к своему благодетелю Семену, который вместе с его жалкой «танцевальной залой» вдруг показался ей бездарной пародией на истинный размах и величие. Зал галереи – который, кстати, значился как средний – был огромен и прекрасен: высокие лепные потолки, пилястры и редкие колонны, уютные уголки, отделенные арками, пол из серого шлифованного мрамора и окна… Особенно окна: то широкие и высокие, то узкие и половинчатые, то тройные, убранные в небольшие углубления в стенах и поставленные наподобие трельяжа. Хрустальные люстры на потолке тоже были размещены явно с соблюдением какой-то неправильной геометрии – здесь, в этом помещении, грамотно управляли светом. И красотой – очевидной, но без излишеств. Ирина смотрела вокруг и с восхищением думала о величии человечества, способного приручить даже такие независимые, свободные субстанции, как свет и красота, поместить их в рамки, направить в нужную сторону, укротить или раззадорить. И каким же ничтожеством выглядит на фоне общечеловеческого величия один маленький человек, стоящий на мраморном полу великолепного зала и пытающийся измерить его свойства в денежных единицах, к тому же ворованных!