Книга Смуты и институты - Егор Гайдар

К. Маркс

I

История отношений между номенклатурой и номенклатурным государством, история их мучительных противоречий и отчуждения первой от последнего еще не написана. Но можно констатировать: строй был разъеден изнутри его собственным правящим классом. В свое время Маркс писал, что буржуазия «производит прежде всего своих собственных могильщиков». Коммунистическая олигархия сама стала могильщиком своего строя, впрочем, могильщиком расчетливом и корыстным, надеющимся обогатиться на собственных похоронах, точнее, превратить похороны своего строя в свое освобождение от него и рождение нового… тоже номенклатурного строя.

Проявилось это и в 1989–1991 годах. Я уже не говорю о том, что наиболее активная часть либерально-демократической интеллигенции («прорабы перестройки») вовсе не относилась к числу диссидентов – в большинстве своем это, напротив, были люди, так или иначе связанные с властью. Но это как раз почти неизбежно при любой революции, которой предшествует революция духовная.

Гораздо важнее и нетривиальнее было то, что самые массовые отряды собственно номенклатуры – и хозяйственной и даже политической – вполне спокойно и достаточно сочувственно отнеслись к «антикоммунистической революции». Поэтому она и произошла так легко, бескровно и в то же время осталась «половинчатой», а для многих обернулась обманом их социальных ожиданий и надежд.

Ну и, наконец, совершенно очевидным стал характер номенклатурно-антиноменклатурной революции, когда все увидели, что именно номенклатура (и ее «дочерние отряды» вроде так называемого комсомольского бизнеса) прежде других обогатилась в ходе раздела собственности. Получили права гражданства термины «номенклатурная приватизация», «номенклатурный капитал» (и капитализм), «номенклатурная демократия».

В манихейском336 сознании части нашего общества, пораженном «манией заговоров», возникли в связи с этим идеи мирового заговора номенклатуры, инспирированного, естественно, из Вашингтона и Тель-Авива («Но чу! Катастрофа запланированная. Настоящий волчий сговор – за ним стояли триллионы США, процессу дали ход именно они»), вплоть до откровенно параноидального бреда про «агентов ЦРУ в Политбюро» и тому подобных галлюцинаций337.

Однако настоящий анализ проблемы нам еще предстоит. В 1990–1991 годах у нас, безусловно, произошла мировая геополитическая катастрофа вне зависимости от ее оценки, со знаком «+» или «-». Она была неожиданной для большинства не только советских людей (включая диссидентов), но и для советологов. Так, в середине 80-х годов известные историки А.Некрич и М.Геллер писали: «Приближаясь к своему 70-летию, государство, рожденное в октябре 1917 года, завершает восьмое десятилетие XX века как последняя мировая империя. Над советской зоной – от Кубы до Вьетнама, от Чехословакии до Анголы – никогда не заходит солнце… Успехи системы очевидны». Именно таким было мироощущение Запада, панически боявшегося советской агрессии.

Причин краха коммунистической системы множество. Но нас в соответствии с основной темой интересует внутреннее разложение, идущее сверху социальное и психологическое перерождение элиты, а как следствие этого – политическое и экономическое перерождение системы.

С первых дней советского режима номенклатура, держащая глухую оборону от собственного народа и от мира, решает извечный для нее вопрос: каковы гарантии от «реставрации капитализма»? Главной же гарантией всегда было одно – постоянное усиление власти самого «гаранта», коммунистической элиты. И именно эта элита и стала основным «реставратором».

Перерождение элиты и системы имеет длинную историю.

1917–1921 годы – военный коммунизм, частная собственность (на территории, контролируемой коммунистами) упразднена. Война, красный террор. Номенклатура ведет смертельную борьбу, осознает себя в роли якобинцев338.

1921–1929 годы – нэп, «мирная передышка», многоукладность экономики. Страна максимально похожа на восточную державу (или, по Ленину, на «империализм»). Есть натуральное хозяйство, мелкотоварное хозяйство, частная собственность, государственно-капиталистические предприятия, социалистическая собственность. В этот период – первый кризис коммунизма, первая возможность «перерождения», буржуазного термидора339. Одновременно – железный занавес и идеологическая война со всем миром (и с остатками общества внутри страны).

1929–1953 годы – тоталитаризм. Единственный период, когда действительно в стране торжествовал коммунизм. «Пик коммунизма» – 1937 год. Произошло восхождение на этот пик, «восхождение от абстрактного к конкретному», от теории к жизни. Точнее, редукция живой жизни к теории. «Каток» проехался по стране, по всем экономическим укладам. Не считая существенных мелочей (подсобные хозяйства, например, – ведь есть что-то иногда все-таки нужно), в стране действительно сложился монолит тотально-государственной собственности. Частная собственность полностью уничтожена. Здесь уже ясно видны качественные отличия от «азиатского способа производства», тем более от «империализма». Соответственной оказывается и политическая форма правления – кровавая гражданская война («обострение классовой борьбы»).

1953–1985 годы – спуск с коммунистических «зияющих высот»340. Опять кризис коммунизма, «второй звонок». При внешнем господстве все той же тотально-государственной собственности внутри нее развиваются своеобразные «теневые» процессы, возникает особый «бюрократический рынок». Внутри защитной оболочки государственной (а точнее – «лжегосударственной») собственности зарождается, развивается в скрытой, но действенной форме «квазичастная», «прачастная» собственность. Идет по нарастающей перерождение номенклатуры, незаметный процесс «предприватизации» собственности. Общество начинает опять походить на «империалистическое», «государственно-капиталистическое», отчасти на «восточное», но в искаженной форме. Политическая ситуация опять сравнительно мирная: холодная война государства и во внешнем мире, и со своим обществом. Но война позиционная, застойная, почти бескровная.

1985–1991 годы – конец коммунизма, «третий звонок». Подспудные процессы предыдущего периода выходят на поверхность. Начинается открытая номенклатурная приватизация, частная собственность узаконивается, о реально-государственной (тоталитарной собственности) уже и речи нет. Номенклатура открыто превращается в капиталистическую. К концу этого периода строй похож уже не на «империализм» в классически-ленинском описании (тем более не на восточное общество), а на что-то переходное к «западной» модели, к рыночной экономике, к открытому обществу и свободному капитализму Правда, эти перемены вполне еще обратимы. Политически все это идет на фоне тотального разгрома государства, полностью проигравшего психологическую и холодную войну как во внешнем мире, так и внутри страны. Поражение заканчивается распадом, исчезновением прежнего государства…

II

Но за всеми этими реальными историческими метаморфозами стоит одна жесткая логическая схема. Реальная эмпирическая история лишь нарастила на логический скелет факты.

Вспомним те две формулы Маркса, которые взяты в качестве эпиграфа к этой главе. Коммунисты уничтожают частную собственность. Государство есть частная собственность бюрократии.