Книга Иван Молодой. Власть полынная - Борис Тумасов

- Гилим, ты упоминал вчера, что нукеры изловили лазутчиков казанского хана. Зачем они пробрались в Орду? Только ли для того, чтобы убить темника Абдулу?

Мурза наклоном головы подтвердил слова хана.

- Вели нукерам поломать им хребты. А скажи, Гилим, какие еще вести ты принес мне сегодня?

- Великий хан, Ивак, хан Сибирской орды, который в переписке с московским князем, слал к тебе своих послов. Но в степи на них напали разбойные люди и, ограбив, убили. Лишь один воин спасся, бежав.

- Он не воин. Воины сражаются, не бегут. Трус недостоин жить… Распорядись, Гилим, чтобы он не вернулся к хану Ивану…

Глава 3

«Коран - великое учение», - утверждают окружающие Ахмата муллы. Для мусульманина Коран - книга жизни. И хотя хан ни одной суры Корана не читал, он в этом уверен.

Ахмат любил, когда входившие к нему его советники мурзы и беки, приложив ладони к груди, благоговейно произносили:

- Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Хан, прикрыв глаза, кивал согласно.

Ахмат готовил карательное вторжение в Московию основательно. Он говорил, что удар должен быть стремительным, как полет стрелы из тугого лука, и сильным, как удар копья в руке батыра.

- Конязья Иваны спят, - хитро щурился хан, - и не ждут, когда петля ордынца затянет им шеи. Ох-ох, грядет это, и грядет скоро, - продолжал он.

Во дворце Ахмата сидели на ковре по-походному, скрестив ноги. Теймураз внес казан с вареной кониной, бурдюк с кумысом и гору лепешек, сваренных в кобыльем жиру. Расставив все это посреди ковра, Теймураз удалился.

Сидевшие задвигались, не ожидая приглашения, потянулись к казану. Подпертый подушками Ахмат восседал гордо, подняв голову. Он поглядывал на окружавших его мурз и темников, уверенный в них. Они его боевые товарищи, и двое из них, темник Абдула и темник Селим, поведут свои тумены на Урусию в ближайший месяц.

Абдула и Селим сломят сопротивление урусских воевод, дойдут до Москвы. Они посеют панику и нагонят страх на урусов. Но они не будут брать город: зачем терять воинов? Великие князья московские сами потащат дань в Золотую Орду. А темники Абдула и Селим привезут Ахмату слитки серебра и горы пушистого меха соболей и чернобурок…

Хан потирает от удовольствия ладони, представляя, какой неожиданностью будет для великих князей московских набег ордынских туменов.

Сквозь узкие щелочки глаз Ахмат смотрит на гостей, которые жадно поедают мясо из казана, пьют кумыс и зубами рвут жирные лепешки.

И ему вдруг стало страшно. Он подумал, что эти верные ему мурзы и темники могут предать его, как предал Менгли-Гирей, отколовшийся от Золотой Орды и провозгласивший себя крымским ханом.

Если это так, то Золотая Орда погибнет, погибнет ее единство. Погибнет то, чем жила она, в чем ее сила с тех лет, когда ее основал Бату-хан!

Ахмат хлопает в ладоши, и все эти мурзы и темники перестают жевать, вскакивают и пятятся к выходу, оставляя хана в душевном смятении…

Он закрывает глаза, и картины одна страшней другой видятся как наяву. Заговоры вспомнились, как убийц к нему подослали. На охоте в его юрту пробрались. Тогда он закричал, успели вбежать нукеры. В него пустили стрелу, но Аллах отвел ее полет…

Ахмат осмотрелся. Под бухарским пестроцветным халатом по коже пробежала дрожь. Почудилось, что кто-то из тех, сидевших во дворце, крадется, чтобы убить его.

Но все было тихо.

Вошел Теймураз, унес казан. Вернулся за бурдюком. Хан прогнал закравшееся подозрение, велел внести жировую плошку.

Обхватив голову, сидел, раскачиваясь. Мысли накатились. Вспомнились юные годы, как ночевал в отцовской юрте. Их род хоть и принадлежал к царскому, однако нищему. Нередко случались зимы, когда у них и есть было нечего…

Но то давно миновало. Потом он вспомнил себя воином, водил сотню и тысячу багатуров. Возвысился до темника. Взял в жены дочь хана. А когда хана убили с его, Ахмата, помощью, он стал ханом.

- Аллах всемилостивейший, - шепчет Ахмат и проводит по лицу ладонями сверху вниз, будто снимая с глаз усталость. Взгляд делается настороженным, злобным.

- О Аллах, прошу, покарай врагов моих явных и скрытых!..

И двинулись тумены Абдулы и Селима…

Будто стена многоверстная, состоящая из людей и коней, качнулась, пошла в шаг, затем в рысь. Степь огласилась визгом и воем.

Ухнула и задрожала земля под топотом тысяч копыт. За воинами табунщики погнали косяки коней, запасных и обреченных на убой для кормления двадцати тысяч воинов.

Дикая степь - мать кочевых народов - вздрогнула от воинственного клича своих сыновей. Они горячили коней, неслись, не ведая устали, их неумолимо манила предстоящая битва и кровь врага…

Въехав на пригорок, Абдула и Селим смотрели, как мчатся тысячи багатуров. Подобно тарану, они разрушат все на своем пути. Так было всегда, и так будет, пока есть степной народ татары…

Абдула оглянулся. Позади замерли сотни верных нукеров. Покачивались бунчуки, позванивали, ударяясь друг о друга, стремена.

Настает время, когда Абдула и Селим поведут свои тумены, соприкасаясь крыльями. Они как бреднем захватят урусов, и тем будет трудно укрыться в своих лесах.

Абдула вздрогнул. Он страшится урусских лесов: в них не угадаешь, из-за какого дерева караулит смерть.

Темник перевел взгляд на Селима. О чем он думает? Тот продолжал смотреть на мчавшуюся массу. Абдула хотел окликнуть темника, но раздумал. Селим немногословен и ко всему недоверчив. Он считает Абдулу отступником, предавшим казанского хана.

«Ну что же, - решает Абдула, - там, в Урусии, мы еще посмотрим, кто больше верен Ахмату, я или Селим…»

Абдула делает жест и велит подъехавшему тысячнику следовать за собой. Не прощаясь с Селимом, он уводит свой тумен. Теперь он пойдет на Урусию иной дорогой.

От Дикого поля, от Елецкой заставы скакали гонцы. Загоняя коней, они выкрикивали:

- Орда Дикое поле заступила!

- Она к рубежу подходит!

Все ближе и ближе, все тревожнее вести…

- Орда идет! - орет всадник на запаленном коне.

Докатились тумены до Новосиля, на Москву повернули. Люд городской стены крепит, к обороне готовится. А из сел и деревень народ в леса уходит.

Обеспокоенный тревожными известиями, великий князь Иван Васильевич на Думе велел боярам поднимать своих ратных людей, готовыми быть.

- Что Ахмат на Москву пойдет - знал я, но что в зиму - не думал, - говорил государь. - А великий князь Иван Молодой уведомил, что северные земли ополченцев скликают. Только ждать их по весне можно.

Боярская дума решила: выставить против ордынцев полки дворянские, ополчение московское да ратников из детей боярских. А вести их всех надо воеводе князю Даниилу Холмскому.