Книга Кровавые скалы - Джеймс Джексон

— Кристиан Гарди? Значит, мне пока везет, его же удача покинула.

— Я сумею защитить себя.

— Оставь праздное бахвальство. Иначе мне придется тебя ранить.

— Я могу ранить вас прежде.

Не сводя глаз с мальчика, де Понтье обнажил меч.

— Довольно дерзить и задерживать меня, байстрюк. Передай мне собак, и им не придется мучиться.

— Я их не брошу.

— Не будь они обычными тварями, я был бы восхищен твоей смелостью. Но ты всего лишь шут.

— Вооруженный ножом.

Острие клинка пришло в движение.

— И потому в большой опасности. Не противься мне!

— Не подходите! — Люка присел, приготовившись к бою.

— Три пса, которым суждено пасть от одного меча. Никто не спросит, почему вас убили. Никто снаружи не услышит.

— Кроме меня.

Де Понтье ощутил прикосновение стали к горлу и, покосившись в сторону, мельком увидел подтверждение своей догадки.

— Я вижу, вернулся наш драгоценный скиталец.

— Опустите меч, де Понтье.

— Ты станешь угрожать рыцарю, члену Священного собрания?

— Вы станете угрожать ребенку?

— Мы ведем лишь незатейливую беседу и безобидный спор.

Гарди согнул руку, державшую меч.

— Спорьте со мной. Опустите оружие.

— Дело касается собак.

— Ваша жизнь важнее. Покиньте нас, пока не поплатились ею.

— Сопротивление командору считается изменой.

— Отступить, пока есть возможность, считается разумным.

— На этом мы не закончили, месье Гарди.

— С чего бы? Вы намерены пожаловаться великому магистру? Я привел ему семь сотен воинов.

— Браво, — улыбнулся де Понтье. — Вы наш настоящий герой. Однако тоже смертный.

— Быть может, вы с приором Гарзой помолитесь за меня?

— Это наименьшее, что мы могли бы сделать ради вашего чудесного возвращения в наши ряды.

— Премного благодарен, — произнес Гарди с поклоном и отошел в сторону, когда де Понтье, бросив на мальчика холодный взгляд, развернулся к выходу.

— Не сомневайтесь, Кристиан Гарди. Скрестив мечи в следующий раз, мы будем биться до смерти.

— Вашей, шевалье.

С гордым видом рыцарь вышел из подвала. Люка осторожно выпрямился и шагнул вперед. Он прижал серебряный крестик к ладони друга и повторил слова, услышанные перед самым падением Сент-Эльмо:

— Он принадлежит живым.

Глава 11

— Вздернуть его!

Ла Валетт взирал на дряхлого раба-грека без малейшего сострадания. Старик явился с белым флагом по приказу Мустафы-паши, дабы предложить условия перемирия и убедить защитников Биргу и Сенглеа в том, что сопротивление бесполезно и наиболее благоприятным исходом будет сдача. Дальнейшее кровопролитие было излишне. Рыцари и их сторонники могли покинуть остров, сохранив достоинство, воинскую честь и собственные жизни. Сент-Эльмо напомнил всем об их доблести и неистощимом боевом духе, падение же форта доказало, что полное уничтожение неизбежно. В этом заключалось турецкое послание. Но и великий магистр умел играть на чужом страхе.

Старик в ужасе упал на колени. Он уже промочил исподнее.

— Ваша светлость, я лишь жалкий грек, посланец.

— Жалкий грек на службе неправедного дела, посланец, принесший ложь и лукавство языческого антихриста.

— Я не был рожден язычником, ваша светлость.

— Посему у тебя еще меньше причин пресмыкаться от их имени.

— Ваша светлость, я слишком стар.

— И я немолод. Однако с годами не нахожу ослабления воли своей, не вижу вероломных устремлений в сердце своем.

— Я пришел с миром, ваша светлость.

— Но не как друг. А посему — ты враг, и ожидает тебя свидание с виселицей.

Дрожащий старец с мокрым от слез лицом громко всхлипывал и всем видом вызывал лишь презрение.

— Предаю себя на вашу милость, ваша светлость.

— Я утратил всякую милость, когда турки вторглись на мой остров, когда на том берегу Большой гавани изрубили на куски моих рыцарей и солдат. Ты заплатишь за все.

— Ваша светлость, мне было велено лишь доставить послание Мустафы-паши. Я исполнил порученное.

— И ты дерзнул…

— Под страхом смерти, ваша светлость!

— Смерть да будет твоим приговором!

Великий магистр мерно расхаживал кругами по комнате. Он не спешил и был рад возможности насладиться моментом и продлить агонию старика. Страх и сила воображения приумножат впечатления от первой встречи, которые врежутся в самую душу рыдавшего грека. К тому времени как старец доберется до турецкого лагеря, он поверит в любых чудищ и драконов и расскажет всем о неприступной обороне форта.

— Сент-Эльмо не сдался. — Ла Валетт повернулся спиной к сжавшемуся рабу. — Его защитники сражались за каждый камень, каждый дюйм. Они оставили после себя тысячи гниющих вражьих трупов. И Мустафа-паша полагает, что я отрекусь от долга и передам Мальту в его лапы?

— Он надеется, что вы увидите в его словах здравое зерно, ваша светлость.

— Я вижу былые подвиги и грядущую славу. Я вижу сломленного недруга и кровь его воинов, излитую на здешние скалы.

— Турки утверждают, что их войско велико числом.

— Посмотрим, что они сумеют нам противопоставить. Я не магистр де Лилль-Адам, что увел рыцарей святого Иоанна, с Родоса. Я великий магистр Жан Паризо де Ла Валетт. Переговоры, равно как и предложение сдачи, одобрению не подлежат.

— Ваша светлость, меня воспитали верным христианином. — Грек ломал руки, а голос его дрожал. — Прошу взглянуть на сего простолюдина с милосердием и пониманием.

— Я гляжу на тебя с презрением.

— Ваша светлость, я должен доставить ваш ответ Мустафе-паше.

— Доставить его может и пушка.

Старик принялся исступленно умолять:

— Я не хочу быть повешенным, ваша светлость! Я не хочу умирать!

— Увы, этот мир жесток, и раб не имеет права желать чего-либо. Стража, завязать ему глаза!

Солдаты вышли вперед и схватили грека. Грубо натянули тугую повязку, не обращая ни малейшего внимания на крики пленника, а затем бросили связанную жертву наземь. Старец лежал, съежившись от страха, и тихо стонал. Так и оставил его Ла Валетт.

— Раб, ты смердишь.

В комнате возник кто-то еще, раздался новый голос. Похоже, он был один и подобно холоду проник в окутавшее все безмолвие. Грек поджал ноги и приготовился защищаться, стараясь плотнее свернуться клубком. Не помогло. Незримый дух остался рядом и начал говорить загадками.