Книга Меняя историю - Геннадий Марченко

Ага, хренушки! Если в той реальности режиссёр только в 80-х «завис» с семьёй на чужбине, выбрав солнечную Италию, то в этой всё произошло лет на пять-шесть раньше, и вместо Италии Тарковский выбрал Соединённые Штаты, причём оставив жену и сына в Советском Союзе. Видно, опьянил его воздух свободы. Об этом я узнал от товарища из «конторы», к которому явился по повестке через два дня, недоумевая по поводу своего вызова в здание на Лубянке.

– Здравствуйте, Сергей Андреевич, присаживайтесь.

Всё это мне живо напомнило визит в региональное управление КГБ в Пензе, правда, здесь обстановка в кабинете оказалась посолиднее. Единственной приметной особенностью сидевшего напротив человека была некрасивая родинка слева у основания крыла носа. Он практически не поднимал на меня глаз и разговор вёл как бы между делом, перекладывая и просматривая какие-то бумаги. Когда наконец выяснилось, зачем всё-таки меня пригласили в этот кабинет, я едва не выпал в осадок.

– Что?! Тарковский остался в Америке? Он попросил политического убежища?

– Пока официально ничего не подтверждено, ясно только, что Андрей Арсеньевич не вернулся в отель, и нашей делегации пришлось улетать без него. Сергей Андреевич, вот вам бумага, ручка, и излагайте всю историю ваших отношений с Тарковским. Как познакомились, как снимали фильм, как он уговаривал вас лететь в Штаты…

– Да не уговаривал он меня, сказал только, что попробует пробить поездку на церемонию вручения «Оскара».

– И это тоже упомяните. Пишите, время у нас с вами есть.

Лишь спустя два с половиной часа я покинул этот кабинет, при этом меня изрядно потряхивало. Подумалось, что, наверное, и Высоцкого так же колотило, когда он ехал ко мне. Ладно, с меня взятки гладки, я с Тарковским закулисных бесед не вёл, мне скрывать особо нечего. Да и в разряд стукачей вроде не попал, не донос же, в конце концов, писал. А жаль, очень жаль, подпортил прославленный режиссёр чувство радости от победы. Теперь вполне вероятно, что после таких событий «Оскар» я так и не увижу. Надеюсь, Тарковский хотя бы не присвоил статуэтку, перед тем как стать невозвращенцем, а то это было бы совсем по-свински с его стороны.

На следующее утро позвонил Боярский.

– Сергей Андреевич, приветствую вас! – прокричал он в трубку своим знаменитым голосом с хрипотцой. – Вот приехал в Москву на съёмки, заодно решил узнать, как там продвигается дело с песнями?

– Утро доброе, Михаил, с песнями всё нормально, я их даже успел в ВААП зарегистрировать. Давайте пересечёмся где-нибудь в центре, я вам отдам текст с нотами. Правда, без аранжировки, это уж сами там как-нибудь сообразите.

– А можете подъехать на Шаболовку часам к трём? Я как раз с записи должен освободиться.

– Не вопрос, тогда с трёх до четырёх дня буду ждать вас на Шаболовке, тридцать семь, у входа в здание.

Только положил трубку, как вновь раздался звонок. На этот раз оказался Высоцкий:

– Старик, можешь меня поздравить, на следующей неделе я улетаю в Тибет с командой Эдика Мысловского. Они по своим альпинистским делам, а я задержусь в какой-нибудь деревушке, поживу там какое-то время на воде и хлебе, или рисе – хлеба-то у них, наверное, нет. В общем, буду дурь из себя выгонять. Глядишь, познакомлюсь с самим Далай-ламой. Хотя он вроде в Индию сбежал… Ну не важно, короче, вот так.

– Ничего себе новость! И надолго задержишься?

– Пока сам не знаю, на месячишко пока постараюсь визу выбить, а там как получится. В театре я отпуск за свой счёт взял, хотя, если не уложусь, могут и уволить за прогулы, Любимов меня в последнее время что-то недолюбливает… Хм, интересная игра слов: Любимов недолюбливает… Одним словом, беру гитару и, как в песне, – за туманом и за запахом тайги.

Глава 18

А через день Высоцкий снова набрал мой номер и грустно сообщил, что ему почему-то запрещают выезд в «братский» Китай, на территории которого находится Тибет. В то же время Мысловскому и другим альпинистам из его команды никто препон не чинил, им уже почти все документы оформили. А может, виной тому ещё и песни, в которых бард стебался над китайцами?

– Блин… А ты ещё кому-нибудь рассказывал, что планируешь задержаться в Тибете?

– Да нет вроде, только тебе… Даже Марина не в курсе, хотел ей перед отъездом просто записку оставить на кухонном столе.

– И я тоже никому не говорил… Надеюсь, тут ты мне веришь?

– Обижаешь, старик!

– А ты мне из дома тогда звонил?

– Ну да.

– Хм, это что же получается, мой или твой телефон… того?

– Понял, о чём ты, – подобрался на том конце провода Семёныч. – Мог бы и сам догадаться, как-то не сообразил. Впредь умнее буду.

Распрощавшись с расстроенным Высоцким, я подумал, не задействовать ли административный ресурс? Имея такие связи чуть ли не в высшем руководстве страны, почему бы не попросить за несчастного барда? Плохо, конечно, что Андропов не наш человек и нет никого в «ближнем круге» из КГБ, ведь это явно их рук дело. Не удивлюсь, если Семёныча вызовут в комитет давать показания. Конечно, тревожить лишний раз Машерова по таким пустякам неудобно, тем более вряд ли он большой поклонник творчества Высоцкого, но тут у человека жизнь висит на волоске, можно сказать.

С первого раза дозвониться до первого секретаря ЦК КП Белоруссии не получилось, сказали, что он в полях, проверяет коровники где-то в области и будет если только к вечеру. Перезвонил вечером, на этот раз удачно.

– Здравствуйте, Сергей Андреевич. Что случилось? – спросил Машеров, когда нас наконец соединили.

– Пётр Миронович, просьба огромная к вам. Не за себя прошу, за Владимира Семёновича Высоцкого.

– Что с ним стряслось? И почему ко мне обратились? Он же не в Белоруссии живёт…

Стараясь не отнимать много времени у собеседника, вкратце обрисовал ситуацию. В завершение намекнул, что у Машерова имеются хорошие знакомые в силовых структурах в Москве, которые могли бы поучаствовать в судьбе поэта и музыканта.

– Я понял, о ком вы говорите, можете не продолжать. Ситуация тоже ясна. По идее, надо бы помочь человеку прийти в себя, отвыкнуть от вредных привычек. Но кто даст гарантии, что Владимир Семёнович не останется в этом Тибете сверх обещанного вам месяца или двух? В любом случае нарушение визового режима аукнется ему проблемами с китайскими и затем уже советскими пограничниками. Почему он не хочет махнуть на Эльбрус? Там тоже можно найти тихую деревушку у подножия горы и жить в ней без всяких проблем хоть до морковкиного заговенья, вдали от мирской суеты и настойчивых поклонников. Вот именно загорелось в Тибет!

– Действительно, какие-то гарантии в этом случае давать бессмысленно, – грустно согласился я. – И что делать?

– Есть у меня одна мысль…

Оказалось, что где-то в самой глубине Беловежской пущи среди болот затерян хутор, где доживает свой век старинный товарищ Машерова некто Нестор Кузьмич с супругой. Их единственный сын партизанил вместе с Петром Мироновичем и погиб во время облавы, прикрывая отход товарищей. На этом хуторе скотина, птица своя, имеется даже собственная маслобойка, разве что за мукой раз в полгода на подводе выбираются в райцентр. Машеров бывал у них в прошлом году, гостил с ночёвкой, и с удовольствием пожил хотя бы недельку, если бы не дела.