Книга Цусимский синдром - Станислав Смакотин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пока вы свободны, господин Смирнов. – Он грузно разворачивается и, тяжело переваливаясь, ковыляет к двери.
– Ваше превосходительство! – едва успеваю окликнуть его я. – Еще одна просьба! – Спина замедляет ход. – Ваше превосходительство… – Делаю я несколько шагов вслед. – Прикажите в случае возможного боя не закрывать выходы из трюма на «Ослябе»! Пожалуйста, не забудьте!
На секунду тот останавливается, задумываясь, после чего, согласно кивая, скрывается в рубке.
И куда подевалась вся моя спесь? Несколько дней назад еще был горд и заносчив… Что случилось, Слава?
Не знаю почему, но мои колени дрожат. Возможно, от холода, хоть я и закутан в теплую шинель. А возможно…
Замерев, я пристально вглядываюсь в серую морскую даль. Гребни волн, пожалуй, стали немного больше или мне только кажется? Свинцовое, неуютное море совершенно не напоминает того, что было у берегов Вьетнама…
Одиннадцатое, двенадцатое… Тринадцатое… Несколько раз я повторяю про себя эти цифры. Тринадцатое… Никогда не везло на это число. Впрочем, я не суеверен…
Ранним утром, одиннадцатого, на рее «Суворова» взвивается череда цветных флагов. Их быстро репетуют остальные вымпелы, и обычная в это время пустота палубы неожиданно быстро заполняется людьми. Матросы вперемешку с офицерами высыпают на правый борт, взволнованно толкаясь. Чумазые лица кочегаров невинно соседствуют с лощеными штабистами, среди масляных роб механиков можно разглядеть офицерские кители… Все смешалось на корабле – ранги, звания, чины, сословия… Часть команды, не найдя себе места, взбирается на ростры, а кое-кто из самых находчивых уже оседлал орудийные башни… Взгляды устремлены назад – туда, где за гребнями волн начинающегося шторма дымит эскадра. Лишь одно, единственное слово витает над броненосцем, повторяясь и множась в прогрессии: «Транспорты, транспорты…»
Все бинокли кормового мостика направлены за корму «Суворова». Поднимаю свой и я. Почти ничего не разобрать – привычная походная колонна, силуэты броненосцев сливаются с волнами. Вот «Александр», за ним «Бородино»… Сквозь мачты последнего проглядывает силуэт «Орла», дальше все теряется…
– Вот они, господа! Отдельной колонной… Уходят, голубчики!.. – нарушает тишину чей-то громкий возглас.
Да, где же?.. Пристально всматриваюсь я в туманную дымку, пытаясь сбалансировать качку под ногами. Наконец с трудом обнаруживаю искомое: из самого хвоста строя, оттуда, где должны быть «Нахимов» с «Навариным», отделяются темные силуэты. Сперва один, затем второй… Их становится все больше: «…Четыре, пять, шесть…» – считаю я про себя. Кто-то рядом, будто твердя заклинания, громко шепчет:
– «Кубань», вымпел Радлова… «Терек», «Рион», «Днепр»… «Ярославль», «Владимир», «Курония»… Дальше пока не вижу!..
– «Воронеж», «Ливония» и «Метеор»… – подхватывают сзади.
– В конце колонны «Иртыш», «Анадырь», «Корея», «Камчатка»… – уверенно резюмирует знакомый голос.
Удивленно отнимаю бинокль – к нам поднялся сам Македонский. Перед старшим офицером почтительно расступаются, освобождая дорогу. Тот неспешно подходит к ограждению, разворачивая подзорную трубу:
– Последними следуют «Русь» и «Свирь», замыкают строй оба госпитальных судна, – поднимает он громоздкую конструкцию, щурясь одним глазом.
– А как же «Урал», Андрей Павлович? – Шишкин протискивается в первый ряд. На юном лице мичмана румянец, будто у молодой девушки. – Вы запамятовали его назвать!
По рядам присутствующих пробегает легкий смешок.
– Крейсер «Урал», Борис Николаевич… – Македонский явно задет за живое, но не подает и вида, отстраненно всматриваясь в даль. – …Оставлен при эскадре приказом Зиновия Петровича…
– Зачем?..
– Какой в этом смысл?..
– Толку от него…
– Лишняя обуза!..
– Андрей Павлович, разъясните еще один момент… – Мощный голос Владимирского перебивает всех остальных. – Я понимаю, вчерашняя угольная погрузка… – Старший артиллерист протискивается вперед. – Однако вчерашний же перегруз снарядов с «Бородина» на броненосцы считаю совершенно излишним! До поздней ночи таскали, команда вконец измотана, прислуга…
Македонский недовольно оборачивается на голос, перебивая на полуслове:
– Петр Владимирович, побойтесь Бога! Кто обязан следить за вверенным оружейным хозяйством? Я должен за всем углядеть? Если ваш коллега на «Бородине» оказался более ответственным… – От эмоций он начинает постукивать кулаком о ближайший прожектор. – …То лишняя пара сотен сухих зарядов должна вас лишь радовать! – Лицо старшего офицера краснеет. – Мы в двух днях пути от берегов Японии, а вы…
Что такое? Мне показалось или я услышал взаправду? Что-то до боли знакомое, такое, что мог встретить где угодно в своем времени, но только не здесь, в прошлом…
Я в волнении перехожу на другой край площадки, оставляя отчитывающего офицера с жертвой в кругу коллег. Все та же толпа на палубе, некоторые сорвали бескозырки, машут ими отделившейся колонне… Вдруг до меня доносится вновь:
Эхо голосов множится, растет, увеличиваясь в размерах. Уже удивленно замолчал Македонский. Да и пристыженный им артиллерийский офицер скрылся за спины остальных… А звук «Катюши» нарастает, ширясь, захватывая собою весь корабль. И когда успели разучить, черти? Отчетливо разбираю каждое слово:
Родная моему сердцу мелодия летит, разносится по всему кораблю – отлетая от кормы, задерживаясь на мачтах с рострами, медленно огибая трубы и долетая до самого бака…
Эскадра заметно сбавила ход, и неуклюжая колонна транспортов медленно обгоняет нас по правому борту. Посылая остающимся прощальный привет всевозможными соцветиями флагов. Левые борта уходящих усыпаны людьми, и… В моей душе неожиданно просыпается что-то нежное к этим приземистым, неказистым увальням.
Как сложится ваша судьба? Какими неведомыми путями пойдете вы, посланные под скудной охраной вокруг островов Японии? Предстоит ли вам войти в порт Владивостока уже через несколько дней? Или будете перехвачены, вступив в сражение? Никто не знает, и никому сие не ведомо… История пишется впервые. Прощайте! Или нет, не так… До свидания, родные!..
Будто услышав меня, головная «Кубань», почти догнавшая нас, дает прощальный гудок, неторопливо отворачивая вправо. Оставляя за собой гигантскую черную петлю над волнующимся морем. Через минуту в кильватер ей ложится и «Терек»… Последним мателотом идет госпиталь «Орел» с несчастным Фелькерзамом… В отличие от остальных кораблей его палуба почти пуста. Жив ли еще обреченный адмирал? Или, как в уже не состоявшейся временной ветке, отошел в иной мир? Я не знаю…
«Ура-а-а-а-а-а…» – Многоголосое эхо разносится над кораблем. Совсем неожиданно я тоже начинаю испытывать сильнейшее желание сорвать с головы фуражку и махать, махать ею вслед уходящим… Пока не устанет рука и дымок последнего корабля не скроется за горизонтом…
