Книга Мочалкин блюз - Акулина Парфенова

Вопросы касались моей прошлой жизни: была ли я замужем, есть ли у меня дети, живы ли мои родители, есть ли у меня братья и сестры, какое у меня образование, кто я по профессии, какой собственностью я владею, могу ли я претендовать на недвижимость в Литве или Польше. Обо всем этом он мог спросить раньше. Но предпочел выяснить все это в личном общении. При этом у него был такой строгий вид, что мне показалось, будто я нахожусь на собеседовании по приему на работу.

Узнав все, что его интересовало, он немного расслабился, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

Мы заказали еду.

Я уже предвкушала, что Стивен откроет-таки мне свое человеческое лицо, но нам помешали.

С громким возгласом узнавания, как будто между нами не произошло некрасивой ссоры, ко мне приблизилась Кораблева. Джеймс приветливо помахал мне из-за столика, который они занимали за моей спиной вместе с какой-то незнакомой мне парой.

Мне пришлось ее представить, и Стивен пригласил ее присесть. Кораблева нешуточно распушила хвост, кокетничала, козыряла своим высокосортным английским, хвасталась знакомством с Ферджи и другими тухлыми британскими знаменитостями. Джеймс встревоженно поглядывал на нее, но не мог оставить своих гостей и только поднимал голову, когда Кораблева хихикала особенно громко. Я ненавидела ее за это. И она это знала. Хотя одна ее шутка мне понравилась.

– У нас в Лондоне, – говорила она, – все недоумевают, почему у Романа Абрамовича хватило денег на футбольную команду «Челси», но не хватает на нормальную стрижку.

И они со Стивеном зашлись в приступе смеха, объединяющего завистливых бедняков против звезд и богачей.

По сравнению с Абрамовичем Стивен с его парой сотен миллионов был, конечно, бедняком.

Хотела бы я знать, откуда Кораблева узнала, где я встречаюсь со Стивеном. Что ее вылазка была запланированной, мне стало ясно, едва она появилась. Хотя понятно, что стуканула Каролина Адамовна. Ей не дают покоя лавры успешной свахи, и она не ожидала подвоха со стороны замужней Кораблевой.

Стивен был явно очарован Кораблевой. Еще бы, она так старалась. Поэтому, когда она наконец ушла к Джеймсу, он только и мог, что задавать вопросы о ней. Кто ее родители, когда вышла замуж, счастлива ли в браке, богата ли. Мне этот разговор был не очень интересен, и я постаралась свернуть мероприятие, едва обед был закончен. Мы дружески попрощались, Стивен обещал писать. Резонно было спросить зачем. Но я не спросила.

Уходя, я подошла к столику, за которым сидел Джеймс, и поздоровалась с ним. Он тоже очень мило пошутил:

– Знаешь, как мы, англичане, говорим на иностранных языках? Точно так же, как на родном, только в два раза громче и в два раза медленнее.

Новое пальто оказалось теплым, и я решила пройтись хотя бы до Невы.

После сегодняшней истории с Кораблевой я подумала, что люблю Глеба еще больше. Какой он молодец, что не поддался на ее мерзкое дешевое кокетство! Я понимала про себя, что через полчаса остыну и Кораблева перестанет казаться мне такой противной. В конце концов, я сама виновата, сама взяла ее на «слабо». И у нее все получилось. С другой стороны, зачем мне этот Стивен, несмотря на все достоинства, вроде платиновой Visa и приятной внешности? Зато возникшее между нами дружеское расположение, возможно, когда-нибудь пригодится.

Все-таки у незамужних девушек, вроде меня, картина мужского присутствия меняется чрезвычайно стремительно. Еще на прошлой неделе меня добивались трое. И где они теперь?

Еще сегодня днем меня страстно хотел поиметь подросток Костя, а вечером миллионер Стивен хотел взять замуж. И вот никого не осталось. Вокруг меня Антарктида, ледяная пустыня. Мужчины, ау? Нет ответа.

На Невском было светло и людно. Но все-таки он непроходимо провинциален. Я решила, что мне здесь не нравится, поймала такси и вернулась на родную Петроградскую сторону. Среди языческих северных чудищ, украшающих фасады домов на Петроградской, я чувствую себя удивительно уютно. Здесь моя родина.

Я пришла домой. Думать о плохом не хотелось. Гости завтра, похоже, не придут. Вот и будет время пройтись по антикварным лавочкам в поисках покупателей для бабушкиных сокровищ. Сдача квартиры отменяется. А значит, надо отдавать долги.

Я решила посвятить вечер искусству фотографии. Для этого я принесла в столовую все функционирующие осветительные приборы и соорудила белый экран, на фоне которого собиралась сфотографировать свои раритеты для скупщиков, чтобы показать их на фото, а не грузить и не таскать.

Но тут мне позвонил Благовещенский.

– Слушай, я рассказал Ленке, что виделся с тобой, она страшно хочет тебя видеть. У нее день рождения сегодня. Может, заедешь ненадолго? Она на сносях, хочется ее побаловать. Приезжай, а? Я, правда, пока не нашел для тебя ничего подходящего.

– Не парься, я приеду. Что подарить?

– Да не нужно ничего, просто повидаемся.

– Это тебе не нужно, а беременной женщине обязательно что-нибудь нужно. У вас третий на подходе?

– Ага.

– Ну давай быстро думай, чем ее порадовать.

– Она у меня фарфор коллекционирует. Анималистические фигурки Ломоносовского фарфорового завода. У нее уже штук сто в коллекции. Ну, это уже негде взять, магазины закрыты.

– Не волнуйся, диктуй адрес.

Я завернула в пузырчатый пластик очаровательного ягненка из бабушкиных запасников. На нем как раз было написано «ЛФЗ».

Благовещенские жили в новом кондоминиуме на Васильевском. Отличный вид из окна, прекрасная планировка. Недурной классический и, видимо, покупной интерьер был безнадежно приукрашен искусственными розочками и другим не подходящим барахлом. Благовещенский принял у меня пальто.

– У себя дома я не слуга, – напомнил он мне старую присказку нашего университетского преподавателя.

– О, Chanel, кудряво живешь, – прочитал он надпись на подкладке пальто.

Я не стала открывать ему тайну.

– Ты только не смейся над ее розочками, ладно? Она очень тяжело переносит эту беременность, и я стараюсь вообще ничего не делать и не говорить ей наперекор. Ладно?

– Да без вопросов. Но тебе скажу, вашей домработнице надо надрать задницу. Посмотри, что с дверью! Не сердись, это я по-дружески.

– Да какая домработница, она у меня с собственной матерью три недели не разговаривает. Я сам все убираю.

– Бедненький. Хочешь, я как-нибудь приду тебе помогу?

– В каком смысле?

– Ну, квартиру тебе уберу.

– А я подумал, что обо мне, несчастном, хочешь позаботиться.

– Прекрати приставать, охальник.

Мы посмеялись.

Тем временем в прихожую вплыла Елена. Плохо промытая голова, отекшее безразличное лицо.