Книга Колокольчиковый колодец - Любовь Рыжкова

И тогда Куропаткин умолкал. А впрочем, он вообще умолчал о многом, но мы приоткроем эту таинственную завесу.

Помнится, после того, как Сергей Владимирович, устав от надоедливых вопросов нетрезвого Куропаткина, попросил его отойти, тот обозвал его птицей.

– Сам ты птица, – ответил ему в сердцах Сергей Владимирович.

Куропаткин помнил, что некоторое время он ещё хорохорился, а потом внезапно почувствовал, что с ним происходит что-то неладное. Ему показалось, что у него сильно закружилась голова, а потом и впрямь началось какое-то стремительное вращение. Он для чего-то часто-часто замахал руками, а потом увидел, что мир в его глазах изменился.

– Я что, упал, что ли, – подумал он и огляделся. И верно, он лежал на земле. Он хватил себя по бокам, и тут вместо рук и ног, вместо привычной одежды он нащупал на себе… птичьи перья. Рук не было вообще, вместо них торчали страшные крючковатые когти.

– Что за чудо, – пронеслось у него в голове. Он огляделся. Приятелей-собутыльников рядом не было.

– Наверное, разбежались все от страха, – подумал он.

Рядом вообще не было никого.

Стояла тёмная зловещая ночь.

И он был один на один со своей внезапной бедой.

Куропаткин попытался что-то сказать или крикнуть, но из его птичьего горла раздались какие-то странные, резкие, явно нечеловеческие звуки. Он снова хотел закричать, но ничего не получилось. И только эти пугающие, похожие на куриное квохтанье звуки, стали ещё громче.

Ему показалось, что он потерял сознание. Впрочем, на какое-то время он и в самом деле потерял сознание. По крайней мере, то, что происходило с ним, никак нельзя было оценить здравым рассудком.

– А в здравом ли я уме? – подумал Куропаткин, – может быть, я просто свихнулся?

Куропаткин лежал на боку. Он чувствовал, что под ним сырая и холодная земля. Он огляделся. Оказалось, что лежит он на грязном пустыре, который находился рядом с его домом. Когда-то здесь собирались что-то строить, для чего вырыли небольшой котлован, вбили сваи, засыпали землей, да так и оставили, ничего не построив. И теперь эти бетонные сваи торчали зловещими памятниками, напоминая о бесхозяйственности и безалаберности зачинщиков этого мероприятия.

Он попытался подняться. Мокрая от ночной росы земля под ним заскользила, но он всё же приподнялся и встал, опираясь на безобразные куриные лапы.

Голова гудела – то ли от перепоя, то ли от страха и этого переживаемого кошмара, но хмель куда-то улетучился окончательно. Тут было не до хмеля. Надо было сообразить, что с ним произошло, и что теперь делать?

– Да я точно свихнулся, – снова подумал Куропаткин, – на почве алкоголизма. Разве такое может случиться с человеком?

Неожиданно зачесалось там, где раньше была левая лопатка. Он хотел, было, дотянуться, да только нелепо захлопал крылом. Пришлось тянуться клювом. В рот ему попали перья, к тому же, как оказалось, его укусила какая-то блоха.

Однако самым неприятным было то, что и под носом теперь у него были перья светло-коричневого цвета. Правда, какой они имели цвет, Куропаткину было безразлично.

Андрюх Куропаткин, не помня себя, побежал. Оказалось, в этом облике он бегает довольно проворно. Правда, он не совсем понимал, куда бежит. Главным для него в тот момент было не стоять на месте, а что-то делать, предпринимать, действовать. Он часто и мелко засеменил лапами и так добежал до собственного подъезда.

– Надо идти домой, – подумал он, – но как я покажусь своей жене? Лида же никогда в жизни не поверит, что перед ней не серая полевая куропатка, а её собственный муж.

И тут он похолодел.

– А дети? Ведь у него же двое детей.

Правда, они давно привыкли, что их отец пьёт, но в таком виде он домой ещё не появлялся никогда, это уж точно.

– А как же я буду вообще объясняться? – подумал он, – но ничего, мне главное – попасть домой, а там разберёмся, – и он для чего-то захлопал крыльями.

– Но как я буду подниматься по лестнице? – снова подумал он, – ведь для меня эти ступеньки чересчур высоки. Надо что-то придумать.

В этот момент он издал звуки, напоминающие кудахтанье.

– Тьфу ты, черт, – выругался он про себя. И тут ему пришла в голову мысль, что через каждую ступеньку он может перелетать.

– Как же я раньше не догадался, это же так просто и удобно, – сказал он мысленно сам себе и теперь уже по делу замахал крыльями. Так он одолел почти всю лестницу. Ему оставался всего один пролет, когда он услышал чьи-то шаги. Видимо, кто-то из соседей поднимался домой. Куропаткин заметался. Ему совершенно негде было спрятаться.

– Как же я об этом не подумал? Что теперь делать? Куда прятаться? – суматошно думал он. Конечно, он мог бы прижаться в угол и там замереть, и тогда бы точно его не заметили, потому что освещение в подъезде было никудышное, да никто и не стал бы рассматривать в углу непонятный серый комочек. Но он не успел вовремя сообразить, его застали врасплох, и он заметался.

Сосед тяжело поднимался по лестнице. Вот уже его шаги раздались совсем рядом, вот он уже находился с ним на одной площадке.

– Что мне делать? Куда спрятаться? Куда бежать? – забормотал Куропаткин, а на самом деле послышалось только испуганное куриное кудахтанье.

– Кто здесь? – раздался голос. И тут Куропаткин увидел, что это был их новый сосед Леонид Семёнович со странной фамилией Струпьев. Он теперь жил в квартире Бориса Ефимовича Жадовского, с его женой, Людмилой Львовной Жадовской, поскольку тот угодил на больничную койку. Говорили, что он свихнулся.

Куропаткин подумал, что может быть, это коллективное помешательство, и оно заразно.

– Что это за безобразие, – почти закричал Леонид Семёнович, – откуда здесь взялась эта курица? Кыш отсюда! – и он замахнулся на несчастного Куропаткина.

От страха у Куропаткина буквально затряслись поджилки. Он почувствовал, как что-то горячее и жидкое полилось по его лапам и шлёпнулось на пол.

– Да я тебе сейчас шею за это сверну! – закричал на него Струпьев. И в этот момент в подъезде почему-то погас свет.

Куропаткин, что есть мочи, засеменил лапами и побежал вниз, перелетая со ступеньки на ступеньку.

На улице ему стало совсем нехорошо, он забился в самый тёмный угол около подъезда и затих. Сердце бешено колотилось, лапы дрожали. А тут, как на грех, опять на спине что-то зачесалось. Куропаткин нервно клюнул самого себя и тут же сплюнул – в рот ему опять попали перья.

– Какая гадость, – прошептал он, но в ночной темноте опять послышалось что-то вроде гортанных птичьих звуков.

Чудо в перьях

Ночь стояла тёмная, глухая и какая-то безрадостная. Не всегда в природе случаются такие ночи. Когда светит молодой месяц или сияет круглолицая луна, на душе становится веселее. А уж если на небосклоне то голубым, то розовым светом переливаются звёзды, то грусть и вовсе отступает далеко-далеко. Такие ночи кажутся загадочными, таинственными и полными поистине сказочной прелести.