Книга Воронка времени - Адриан Фараван

– Ну как? Что скажете? – прервал наступившую паузу художник.

– Удивительно… – прошептала Даша.

– Очень интересно. Немного странно, но в этом, мне кажется, и заключена вся прелесть, – промолвила тихо Оля.

– Что ж, на это я и надеялся. Ведь картина прежде всего должна вызвать интерес, привлечь внимание, заставить человека задуматься. Жаль, не все это понимают. Эти монахи никак не могут решиться – то ли дать мне делать эту картину в данном виде, то ли нет. Но главное, что меня приводит в уныние, это косность. Я, видите ли, не исполнил их требования – не поместил на картине Иоанна Крестителя! Ну сколько можно его совать везде, где попало. Понятно, что он особо чтим здесь, во Флоренции, но это же не должно означать, что во всех картинах он должен присутствовать. А то, что он сломает здесь всю композицию, это их не волнует. Куда, куда я его здесь помещу? – Леонардо в волнении большими шагами ходил по комнате взад и вперёд.

– А может, плюнуть на них и оставить всё, как есть? – предложил Женя.

– Об этом можно только мечтать. Кто даёт деньги, тот и заказывает музыку – так говорили при дворе герцога в Милане. И это правило, увы, работает везде… – в это время в комнату вошел Зороастро. Он весь сиял от нетерпения и радости.

– Леонардо! Мне кажется, я нашёл решение! Вот! Посмотри! Что если мы крылья поставим вот так, под таким углом, – Да Винчи склонился над чертежом, который положил на стол его помощник.

– Х-м-м. Может, ты и прав… Надо всё просчитать… Дай мне пару деньков, я проверю все расчёты. Что ж, это может сработать.

– Слушай, зачем тянуть! И так уже она полгода висит без движения. Прекрасный день, ветер тот что надо, я за час-другой внесу изменения – и вперёд!

– Нет, нет, мой дорогой. Так не пойдёт. Я должен всё перепроверить. Зороастро, потерпи ещё чуть-чуть. Обещаю тебе, сегодня же я всё рассчитаю. Но не сейчас. Ты же знаешь, от меня ждут расчётов по поводу Арно. Я и так уже пропустил все сроки. Не могу больше оттягивать – в Синьории ждут моих расчётов сегодня. И с картоном надо что-то решать…

Зороастро только махнул рукой с досады и вышел из комнаты.

– Извините, маэстро, но я не совсем поняла, кто есть кто на этой картине? – спросила робко Умка.

– Это святая Анна, мать Марии, бабушка Иисуса. Мария, её дочь, у неё на коленях. Ведь даже если ты стал взрослым, тебе так хочется побыть ребёнком… особенно остро это понимаешь, когда осознаёшь, что это уже невозможно… У меня шесть лет назад умерла мать… но не будем о грустном. Сегодня прекрасный день, и мы должны выйти на природу, сделать кое-какие обмеры. Надеюсь, вы составите мне компанию?

– Мы вполне свободны до обеда, – ответила Умка.

– Я рад, что картина вам понравилась.

– А что если Вам предложить заказчикам вынести картину на общее обсуждение? Если знатоки искусств примут её, как есть – то им ничего не останется, как дать Вам согласие, – высказал идею Кеша.

– Это мысль! Очень хорошо. А если дать этому время, скажем, месяца три, а то и полгода, вообще будет замечательно. У меня появится возможность продолжить мои опыты и наблюдения… Идея хороша, но как её осуществить?.. не могу же я сам это предложить… Никколо! Я попрошу Макиавелли сделать это. А вот и он, лёгок на помине. Никколо! Как я рад тебя видеть!

В комнату вошёл твёрдой походкой молодой человек. На вид ему было около тридцати пяти, стройный, среднего роста, с тёмными, почти чёрными волосами. Короткая причёска лишь подчёркивала худобу его лица и высокий лоб. Острый взгляд его сразу же оценил обстановку в мастерской и, увидев посторонних детей, Никколо застыл в ожидании.

– Заходи, заходи, не стесняйся. Это мои новые друзья, из Московии. Не смотри, что они дети, они дадут фору многим нашим взрослым. Да вспомни-ка себя, ты был не намного старше, когда мы познакомились у Вероккьо. Не так ли?

– Леонардо! – чуть расслабившись, ответил Макиавелли. – Ты всё такой же. Твои друзья – мои друзья. Рад знакомству, – и Никколо галантно раскланялся с детьми.

Те, в свою очередь, ответили поклонами. Затем Макиавелли обратился к художнику:

– Я бы с удовольствием продолжил нашу беседу, но дела, дела. Я ведь к тебе с тем и зашёл, – сказал Никколо и протянул художнику свернутую бумагу.

– Что это?

– Это письмо от Кристофоро Коломбо. Я позволил себе снять копию для тебя. Знаю, что тебе будет интересно. Почитай на досуге, а потом выскажешь мне своё мнение.

– С удовольствием, Никколо. Кстати, мне нужна твоя помощь. Взгляни на эту картину. Что ты думаешь?

– Маэстро, ты, как всегда, великолепен. Это чудо!

– Ты бы не мог повторить это в присутствии моих заказчиков?

– Без проблем! Хотя я не думаю, что моё мнение для них будет значимо.

– А не мог бы ты в таком случае предложить им выставить этот картон на всеобщее обозрение? Может, одобрение общественности окажет на них должное воздействие.

– Непременно. Сегодня же я исполню твою просьбу.

Будь спокоен. А что насчёт расчетов по Арно?

– Никколо, обещаю тебе, сегодня же ты их получишь.

– Отлично! А то уже Содерини беспокоится. Ну пока, мне нужно бежать. Гонфалоньер так нерешителен, я всегда должен быть под рукой.

– Пока, мой дорогой. Увидимся, – Леонардо простился с гостем и закрыл за ним дверь.

Увидев, что Оля застыла в благоговении, Умка спросила у неё шёпотом:

– Кто это?

– Ты что, не узнала? Это же знаменитый Макиавелли! – страстным шёпотом ответила Оля, – великий дипломат, он же автор «Государя» и «Истории Флоренции»!

– Ну и что такого, подумаешь. Мой папа тоже книжку написал. Диссертацией называется, – прошептала, пожимая плечами, Умка.

– Как жаль, что мне никто никогда не поверит, что я виделась с такими людьми…

– Когда вернёмся, мы обязательно всё расскажем дедушке. Он поверит, – успокоила подругу Даша.

Глава 24. На берегах Арно

– А давно Вы, маэстро, знакомы с Макиавелли? – спросила Оля, пытаясь угнаться за быстро шагающим впереди и погружённым в свои мысли Леонардо.

– А? Что? Простите меня. Со мной это случается. Какая-то мысль овладевает тобой и ты перестаёшь замечать окружающее. Вы спросили, как давно я знаю Никколо? Его пятнадцатилетним подростком привели в мастерскую Веррокьо и дали его мне на попечение.

Он мне сразу понравился: острый, насмешливый ум, точность мыслей – всё обещало светлое будущее юноше. И вот, глядите, он секретарь Синьории, правая рука Содерини. И это несмотря на то, что впервые Никколо был избран в Совет ещё при Савонароле… Да, этот «божий пёс» Савонарола сильно изменил Флоренцию.

– Божий пёс?

– Так за глаза называют доминиканцев. Случайная, но весьма точная игра слов. Домини канес – с латыни будет переводиться Божьи псы. Недаром им вверили заведовать Инквизицией. Слава Богу, к нам не докатилась ещё эта «священная война с еретиками», но, боюсь, Савонарола был лишь слабым предвестником будущей тьмы. В Испании эта чума уже вовсю свирепствует… Кстати об Испании, у меня же есть письмо оттуда. Осторожно!!! – вдруг остановил всех Да Винчи.