Книга До свидания, Рим - Ники Пеллегрино

Но я ни о чем не догадывалась. И хорошо, что не догадывалась.

Softly, As In A Morning Sunrise[48]

Всю зиму и в начале весны настроение у Пепе было переменчиво, как погода, и по временам ничто его не радовало. Каждое утро, когда синьор Ланца распевался, он напряженно слушал и редко оставался доволен.

– Где же очарование? Где чувство? – возмущался Пепе. – Голос звучит натужно, как будто он поет через силу.

– Может, синьор Ланца устал или его опять беспокоит нога? – предположила я.

– Скорее, дает себя знать бутылка «Моэт и Шандон», которую он прикончил вчера вечером, или полбутылки бренди, – мрачно ответил Пепе.

Все видели, что синьор Ланца нездоров. С тех пор как мы вернулись из Санкт-Морица, он слишком много работал и слишком много пил. Лицо у него опухло, тело снова начало заплывать жиром.

После долгого и тяжелого дня на студии у Марио часто случались приступы гнева. Он громко хлопал дверями и бил стаканы, а однажды швырнул телефон об стену так, что тот разлетелся на куски. Все мы нервничали, особенно Бетти, и невольно вздохнули с облегчением, когда в апреле Марио объявил, что снова ложится в клинику «Валле Джулия».

Из клиники Марио вернулся не особенно отдохнувшим и сразу же принялся репетировать. «Болеть некогда, – повторял он, – у меня слишком много работы».

Бетти больше не обсуждала со мной здоровье Марио, но я слышала, как она разговаривает по телефону с доктором Сильвестре. В ее голосе было отчаяние, а слова звучали зловеще: «повышенное кровяное давление», «закупорка сосудов», «хроническое заболевание».

Они с Марио часто ссорились, столь же неистовые и несдержанные в злобе, сколь и в любви. Все уже устали жить в постоянном напряжении. А у меня имелись и свои причины для беспокойства: избегать встречи Пепе с моей семьей было нелегко, и я не знала, долго ли еще так выдержу.

У меня теперь было кольцо – крошечный осколок бриллианта на золотом ободке, который я не доставала из бархатной коробочки. А ведь Пепе, наверное, копил на это кольцо не одну неделю и расстраивался, что я его не ношу. «Не сейчас, – повторяла я. – Скоро, но не сейчас».

К счастью, когда небо поголубело, настроение у всех немного улучшилось. Мы снова готовились к приезду гостей, на этот раз – родственников из Америки, и Бетти хотела, чтобы вилла сверкала чистотой, ведь среди приглашенных была и ее мать. Ожидали и мать синьора Ланца Марию Кокоцца, его тетку и деда Сальваторе.

– Мы не виделись с ними целых два года, – говорила Бетти, сияя от возбуждения. – Моя мать ни разу в жизни не была в Италии. Нужно, чтобы эта поездка стала незабываемой, чтобы они прекрасно провели время.

Если Бетти мечтала показать родственникам, какую шикарную жизнь они с Марио ведут в Италии, то Пепе заботила только еда. Уныния как не бывало: он увлеченно придумывал, чем бы удивить гостей, и оттачивал свое мастерство. Когда бы я ни заглянула на кухню, на плите всегда шипели и шкварчали кастрюли и сковородки, а склонившийся над ними Пепе предлагал мне попробовать что-нибудь новенькое.

– Они на всю жизнь запомнят мои блюда! Их вкус всегда будет напоминать им об Италии. Дед синьора Ланца уехал отсюда больше пятидесяти лет назад. Что ж, я покажу ему, что он потерял!

– И никаких гамбургеров? – насмешливо спросила я.

– Ну уж нет! Это еда для детей, – презрительно ответил Пепе.

То лето было одним из самых жарких на моей памяти. Со всех градом катил пот – даже на вилле Бадольо, несмотря на мраморные полы и высокие потолки. Пепе в подвале приходилось особенно тяжко, хотя он почти не жаловался. Иногда он выходил в сад и стоял под деревьями, утирая лицо старым полотенцем, но чаще трудился на кухне, готовя пиршество за пиршеством для бесчисленных гостей, которых приглашали на виллу познакомиться с семьей Марио. Были там и огромные подносы с запеченной пастой, и большие тарелки с капонатой, и нежные рыбные супы, и мясо краба, поданное в панцире, и кальмары, тушенные в собственных чернилах.

Вечеринки следовали одна за другой, гостеприимством Марио наслаждались знаменитости и важные персоны всех сортов. Однажды на виллу заявился даже мафиози Счастливчик Лучано, хотя Бетти, будь ее воля, и на порог бы его не пустила.

Мать Марио, маленькая, но волевая женщина, не привыкла скрывать свое мнение.

– Зачем ты связался с этими людьми, Фредди? – спросила она, услышав приглушенные жалобы Бетти. – В Калифорнии мы всегда старались держаться от них подальше.

– Не волнуйся, мама, ничего они нам не сделают, – отвечал Марио. – А этому парню просто нравится мой голос, вот он и приходит.

В любом обществе Марио требовал, чтобы к деду Сальваторе относились как к главе семьи. За обедом никто не поднимал вилку и не вставал из-за стола прежде него. Он был стар, но все еще горделив и осанист, с густой шапкой седых волос и аккуратными усиками. «Наверное, когда-нибудь таким же будет и Марио», – думала я.

Это было хлопотливое, однако удивительно спокойное время. При родственниках Марио не пил лишнего и не давал волю чувствам. Никаких разговоров на повышенных тонах или вспышек гнева – только не в присутствии матери, которая обращалась к нему не иначе как «дорогой Фредди». С ней он вел себя образцово и повсюду брал с собой – на студию, в любимые кафе. Марио с таким восторгом показывал ей Рим, как будто этот город принадлежал лично ему. Когда Мария Кокоцца собралась возвращаться в Америку, он ужасно расстроился и даже спрятал ее паспорт. Отпустить мать он согласился только при условии, что она оставит с ним деда Сальваторе и обязательно вернется к Рождеству.

Вместе с Марией Кокоцца Марио покинуло и хорошее настроение. Всего через несколько дней после ее отъезда он впал в уныние, недовольный своим голосом и измученный длинными сессиями звукозаписи. Он постоянно препирался с Костой и жаловался на качество оркестра и слишком плотный график. Конечно, больше всего страдала Бетти: именно ей приходилось терпеть его пьяные выходки и внезапные вспышки ярости. Слышать их ссоры было невыносимо. Мы все ходили по вилле на цыпочках, подавленные и незаметные, и ждали, когда они перестанут разрывать тишину своими криками.

Самая отвратительная сцена произошла в июле. Был уже вечер. Мы с Пепе хотели поискать спасения от жары на улицах города и уже собирались уйти, когда послышалась ругань. Как обычно, все началось с того, что Марио пил, а Бетти просила его остановиться. В ответ он принялся обвинять ее во всем, что было не так в его жизни, – это из-за нее он не стал оперным певцом, соглашался сниматься в никудышных фильмах, вгонял себя в гроб бесконечными турне и записью пластинок, выступал, даже когда болело горло. Чем больше он кричал, тем сильнее она повышала голос. Наконец я услышала, как он с яростью и отчаянием ударил кулаком по двери.

– Давай немного подождем, – попросила я, опасаясь оставить Бетти одну в разгар ссоры.