Книга Проклятие феи - Робин Маккинли

В кухонную дверь, выходящую во двор, заколотили. Стук прозвучал весьма основательно и целеустремленно, и, как бы им ни хотелось списать его на очередной порыв ветра, все знали, что это не так. Они перестали впустую прислушиваться и вместо этого пожелали, чтобы их оставили в покое. Стук повторился.

Бардер вздохнул, поскольку он только-только успел сесть за стол.

– У вас там серьезная поломка? – обреченно спросил он.

Так всегда бывало во время ужина и не могло быть по-другому в такую-то погоду, иначе посетитель, кем бы он ни был, дождался бы утра. Если поломка серьезная, придется высвобождать лошадей – в таком случае Рози должна будет пойти с ним… Бардер заговорил сразу, как только дверь начала открываться. Но на последнем слове, когда она распахнулась полностью, тон его голоса изменился.

За порог шагнул высокий человек, скрытый под мокрым серебристым плащом, проблескивающим множеством красок, – такой прекрасной ткани не делали даже в Дымной Реке. Точнее, скрытый весь, за исключением босых ног. Рози первая заметила эти ноги: чистые и гладкие, несмотря на погоду и дороги, и обратила внимание на их манеру как будто бы ощупывать пол, как рука может ощупывать незнакомый инструмент.

– Прошу прощения, – спохватился Бардер, смущенный и от этого скованный. – Доброго вам вечера. Я колесный мастер, а заодно… чиню большинство вещей, сделанных из дерева. Тележного мастера можно найти через двор отсюда, но ближайший плотник живет в Конце Пути. Когда в такое время в плохую погоду стучат в дверь, обычно это означает, что что-то нуждается в починке.

Голова, спрятанная под глубоким капюшоном, кивнула. Но когда он откинул промокшую ткань, открывая лицо, Катриона отчаянно вскрикнула и вскочила на ноги.

– Слишком поздно! – заявила она. – Вы ее не получите!

Она шагнула вбок, встала позади стула Рози и положила ладони ей на плечи, и девушка, ошеломленная и испуганная тоном Катрионы, заметила, что у той трясутся руки. По босым ногам пробежала мышечная дрожь, как у руки, пробующей на вес меч или топор. Рози не нашла в себе сил поднять взгляд к лицу незнакомца.

Мокрый человек покачал головой, и дождевые капли брызнули в стороны. По полу уже растекалась лужа.

– Вы не можете отрицать то, кем она является, как я не могу отрицать, что последние двадцать с лишним лет сделали ее и вашей тоже.

Он повернулся посмотреть на Бардера – тот закрыл дверь от грозы, но так и остался стоять с рукой на щеколде, уставившись на необычного гостя. Под плащом незнакомец носил одежду, как будто целиком состоящую из длинных лент, хитро переплетенных и скрученных. Его безволосая кожа цветом напоминала глубокую воду в тени и тускло шелковисто переливалась, почти как его плащ. Лысая голова блестела, словно драгоценный камень. И что самое странное, на его боку висел длинный изогнутый клинок, подобного которому никогда не видели в Двуколке. Тонкая металлическая вязь оплетала рукоять, а на лезвии, не скрытом ножнами, виднелась надпись на непонятном языке. Когда человек шевелился, клинок блестел на свету, как будто сам высвободился из влажных объятий плаща и двигался сам по себе. Никто в Двуколке не носил оружие столь открыто. Даже когда по ней проезжали королевские кавалеристы, их сабли оставались в ножнах и свисали с седла, словно длинный тонкий предмет багажа.

Незнакомец внимательно посмотрел на Бардера, а потом медленно обвел взглядом помещение, как будто имел право находиться здесь и пристально его изучать. Если бы Рози не пугала его уверенность и небрежность, с какой он носил длинный клинок, ее рассердила бы его самонадеянность. Когда взгляд незнакомца упал на Рози, она уже достаточно оправилась от первого потрясения, вызванного его появлением и реакцией Катрионы, и уставилась на него в ответ, но возмущение, которое она хотела бы выразить, застряло у нее в горле.

Напоследок он повернулся к Катрионе, и Рози не могла решить, поднял он подбородок, чтобы обратиться к ней свысока или чтобы признать в ней равную себе.

– Послушайте… – Он простер руку к Катрионе, и откуда ни возьмись из какой-то складки его блестящего ленточного рукава выпал паук. – Вот слова, которых вы так долго ждали: «Паучок, упав на парчовый рукав, плотнее плети свою сеть. Пусть с короны златой шелк спускается твой, ведь владельца ее больше нет».

Паук замер примерно на полпути от протянутой руки незнакомца до пола, помешкал, взобрался обратно по своей паутинке, ненадолго скрывшись в мерцающих складках, и снова резко рухнул вниз. Теперь у него появилось две нити основы, с которых можно было начать работу. Он принялся деловито раскачиваться взад и вперед, вывязывая сеть прямо на рукаве незнакомца в кухне колесного мастера из Туманной Глуши. Но когда паутина начала принимать форму – это было странное плетение, где ни одна петля не походила на соседние, – паук замешкался, как будто недовольный плодом собственных трудов, и заново обежал свое творение, поддергивая углы, как человек, заправляющий постель, – словно, с паучьей точки зрения, они отказывались лежать ровно.

– Я знаю, кто вы, – сообщила Катриона с удивительным гневом в голосе. – Я знаю, кто вы. Предполагалось, что этот ваш… ярмарочный фокус произведет впечатление на нас, деревенщин? Мне казалось, мы ничем не заслужили вашего презрения.

– Я не знал, что со мной приехал попутчик, пока сейчас не вытянул руку, – мягко заметил незнакомец.

Паук торопливо спустился до самого низа недоплетенной сети и бросился с ее края, словно ребенок, с разбегу ныряющий в воду. Он коснулся пола, едва ли не с нетерпением освободился от своей паутинной лестницы и побежал в сторону Рози.

«Ну и дела», – мысленно вздохнула она.

С пауками, как и со всеми насекомыми, было трудно разговаривать. Незначительное исключение составляли бабочки, которые поголовно сходили с ума почти по-человечески, особенно те из них, кто проводил бóльшую часть своей краткой жизни в зачарованном состоянии. С тем же успехом можно было ходить на руках, произносить все слова задом наперед или пытаться поцеловать локоть. В некоторых случаях это оказывалось почти возможным (Рози могла бы поддерживать нечто напоминающее беседу с бабочкой, если бы они обе прилагали усилия). Рози удавалось уловить от паука только что-то вроде неравномерного пощелкивания, в котором она подозревала некий код, если, конечно, его можно расшифровать.

Этот паук, направляясь к ней, щелкал отчаянно – словно крошечный кузнечный молот, стучащий по железной крупинке.

«Тики-так-тики-так-тики-так».

Рози не хотелось наклоняться, пока ладони Катрионы тяжело лежали у нее на плечах. Она продолжала спокойно сидеть, пока паук бежал к ней и взбирался по ее ботинку к штанине, потом на колени и наконец на тыльную сторону ладони. Он был таким легким, что заметить его на себе можно было лишь глазами; а потом она ощутила, как сгибаются волоски на коже, по которой он шел.

Щелканье внезапно прекратилось.

«Прости, – сказала она пауку. – Я не понимаю. Я тебя… э-э… не слышу».

Последовала тишина. Затем щелчок, пауза, еще щелчок, другая пауза, щелчок. Затем пауза подольше, и все сначала. С третьего повторения Рози поняла, что замечает разницу между этими тремя щелчками, и прислушалась усерднее.