Книга Грехи и грешницы - Сьюзен Одо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сюзи сочувственно наклонилась к подруге:
— Что ты имеешь в виду?
— Он говорит, что новые тесты только сильнее меня расстроят и что, может быть, их не стоит проходить.
— Но почему? Ерунда какая-то. Ты ведь уже столько времени потратила!
Дженет помолчала.
— Он беспокоится, что если нам предложат какое-то лечение и оно ничего не даст, то я не выдержу этого.
Думает, я могу свихнуться. — Она широко открыла глаза и скорчила рожу.
Сюзи засмеялась.
— Он что, не знает, что ты уже спятила? — Впрочем, в ее улыбке было больше печали, чем радости.
— Он боится, — Дженет сбавила скорость, чтобы не задавить пешехода, который пятился по переходу, стараясь получше рассмотреть старую кэнонберийскую башню, — что я не смогу остановиться. Что если это не сработает, я буду продолжать пробовать еще и еще.
— Ну а разве он не прав? Ведь ты будешь продолжать?
Дженет затормозила перед светофором.
— Ну, хочу я того или нет, мы все равно не сможем себе этого позволить, — барабаня пальцами по рулю, задумчиво сказала она. — Но дело в другом. Дело в том, что он должен был меня поддержать. Мало того, что мать постоянно спрашивает, зачем я это делаю. Мы и так счастливы вдвоем — зачем нам ребенок? Что она понимает?!
— Не кори ее, Джен. Наверное, она просто беспокоится за тебя. Не хочет, чтобы ты страдала.
Огонь светофора сменился на зеленый. Повернувшись, Дженет посмотрела на Сюзи повлажневшими глазами.
— Куда уж больше страдать, Сюз? Поэтому какой может быть вред от новых тестов?
— Никакого. — Сюзи дружески дотронулась до ее руки. — Никакого вреда.
Нынешнюю ночь, последнюю в ее незамужней жизни, Сюзи должна была провести в доме ее родителей в Хайбери. Когда машина остановилась на обочине, Сюзи вытерла рукой запотевшее стекло и с улыбкой посмотрела на знакомый маленький домик в викторианском стиле.
— Все будет хорошо, — обернувшись, сказала она и похлопала Дженет по руке. — Вот увидишь. Я это нутром чую.
Дженет коротко засмеялась:
— Звучит очень ободряюще, Сюз. Так научно!
— Вот увидишь! — пожимая ей руку, воскликнула Сюзи.
Она отчаянно хотела сделать больше — так, чтобы у Дженет все было хорошо, чтобы она была счастлива. Но в глаза ей бросилось постаревшее, искаженное болью лицо Дженет, и ей стало страшно. Хорошо бы они вернулись назад, в детство, каким-то образом начали все сначала и снова обрели все то, что растеряли за это время на жизненном пути.
— Все будет хорошо, — повторила Сюзи, словно могла что-то изменить. Вот увидишь.
— Надеюсь, — откликнулась Дженет. Она вновь была собранной и уравновешенной и вновь улыбалась Сюзи.
Открыв дверцу, Дженет бросила взгляд на затянутое облаками небо и осторожно выбралась из машины прямо под моросящий мелкий дождь. — Давай, старая потаскушка! Разгружай транспорт.
* * *
Родительский дом встретил ее теплом и уютом. В воздухе сильно пахло политурой. Положив коробки на пол в узкой прихожей, Сюзи вернулась, чтобы забрать остальные. Дженет в этот момент как раз трогалась с места. Сюзи крикнула что-то в знак благодарности, затем помахала вслед рукой. Когда машина Дженет слилась с потоком движущегося транспорта, у Сюзи вырвался глубокий вздох.
— Ты, Сюзи? — спросили сверху.
Подобрав коробки и сумки, Сюзи вошла внутрь.
— Ага, это я, мама. Ты мне не поможешь?
Прямо над головой Сюзи, в спальне, послышались шаги, потом затихли мать вышла на покрытую толстым ковром лестничную площадку. Спустившись по лестнице, Дорин улыбнулась дочери. Она была явно взволнована.
— Я уже решила, что ты пропала навсегда! — съязвила она. Темные круги вокруг глаз подчеркивали худобу ее удлиненного лица; улыбка обнажала неровные испорченные зубы. Узловатыми пальцами Дорин держала желтую тряпку для пыли, правда, спустившись по лестнице, она тут же спрятала ее в карман фартука.
Отведя с глаз седеющую прядь золотистых волос, Дорин кивнула на груз, который несла Сюзи.
— Это чтобы украсить столы или для бутоньерок?
— Для столов.
— Ну, тогда отнеси их в сад и положи под столом в патио. Там будет сухо. — Подняв с пола две оставшиеся коробки, Дорин вдогонку дочери спросила:
— Эти положу в передней?
Дорин гордилась своим домом. Большую часть жизни ей приходилось нелегко, но со временем все как-то образовалось. Когда девочки были маленькими, она порой работала уборщицей сразу в трех местах — иногда чтобы побаловать дочек, но чаще чтобы просто свести концы с концами. Тогда они жили на частных квартирах, перевозя с места на место подержанную мебель, которую отдали им родители Дорин. В конце концов муниципалитет помог с жильем, и с тех пор у них появился маленький собственный дом, который постепенно благоустраивался под руководством Дорин.
Бежевые обои и ковер создавали в гостиной ощущение света, в то время как красные шторы придавали ей теплоты. Над имитацией белого камина в золоченой рамке висела гравюра «Смеющийся кавалер», персонаж которой свысока поглядывал на выстроившиеся в ряд семейные фотографии. В углу комнаты стоял большой шкаф из тикового дерева, вмещавший телевизор и видеомагнитофон — на экране беззвучно шел последний эпизод сериала «Дома и вдалеке», — в то время как в другом углу находился предмет гордости Дорин: деревянный круглый столик для коктейлей. Увидев его как-то раз в витрине магазина, она сразу же в него влюбилась и урезала домашние расходы на фунт-другой.
В глубине комнаты в полной боевой готовности стоял деревянный обеденный стол, покрытый выпусками вчерашних «Сан» и «Миррор»[10]. Сдвинув в сторону лежавшие там же ножницы и рулоны фольги, Дорин осторожно опустила коробки на стол. Она все еще разглядывала цветы, когда рядом незаметно появилась Сюзи.
— Ну, что ты думаешь?
— Очень красивые, дочка. Но я тебе уже говорила, что раньше не делала бутоньерки из роз, только из гвоздик…
Сюзи обняла ее за плечи.
— Все в порядке, мама. Разницы никакой. Девушка в цветочном магазине мне все показала. Ты просто подкладываешь папоротник под розу и оборачиваешь фольгу вокруг обоих стебельков. Слушай, за чашку чая я сейчас готова жизнь заложить. Давай попьем чаю, а потом займемся делом, а? А где Бэбс? Она ведь должна была уже прийти?
— Ты же ее знаешь. Она вечно заставляет себя ждать.
Сюзи улыбнулась. Из всех родственников она больше всего любила сестру Дорин, Барбару: может, потому, что у них было много общего?
Мать с дочерью прошли на кухню. Все здесь блестело.