Книга Обнаженные мужчины - Аманда Филипаччи

Но потом к Саре присоединяется попугай, он с криками долбит клювом мою голову, как дятел – Дерево. Сара продолжает меня бить. Попугай уселся где-то сбоку, я не знаю, где именно – кажется, одна лапа на моем ухе, вторая – у меня на плече. Он делает мне так больно, что я перестаю чувствовать удары Сары. Я ощущаю, как идет кровь, но не осмеливаюсь сказать «нет», поскольку, наверно, заслужил и это. И если бы я сказал «нет», она могла бы подумать, что это относится к ней – а это не так. Я смотрю вниз, с печальным видом, но не плачу, потому что у меня нет права плакать. Потом она останавливается. Но птица продолжает. «Прекрати», – говорит она попугаю. «Смерть и умирание», – отвечает он и останавливается.

Мне нужно вытереть кровь со лба, пока она не попала в глаза. Я озираюсь в поисках каких-нибудь бумажных носовых платков, но ничего не вижу. Тогда я снимаю попугая со своего уха и вытираю лоб о его небесно-голубые и белые перья, добавляя алую краску.

– Джереми? – обращается ко мне Сара.

– Что?

– Я хочу, чтобы ты кое-что сделал вместе со мной.

– Что именно?

– Я хочу полететь на дельтаплане, прежде чем умру.

Я помню, как Генриетта рассказывала мне, что отец Сары погиб во время полета на дельтаплане.

– Это очень опасно, – говорю я.

– Ха-ха. – Она делает паузу. – Мне бы в самом деле очень хотелось.

– Ну, не знаю. Я даже не знаю, где этим занимаются.

– За городом. В часе езды отсюда.

– Тебе нужно спросить у твоей мамы.

– Я уже спросила. Она сказала «о'кей».

– Ну, значит, о'кей. Я отвезу тебя туда.

– И ты полетишь вместе со мной.

– Нет, я буду только наблюдать. Ты полетишь с инструктором.

– Я хочу полететь с тобой.

– Я не умею летать.

– Ты тоже полетишь с инструктором, но мы полетим одновременно.

– Не знаю. Это очень опасно.

– Я уверена, что тебе нечего беспокоиться обо мне. Даже если я останусь калекой на всю жизнь, это ненадолго.

– Но я также беспокоюсь о себе.

– Ты мог бы сделать это для меня, не правда ли?

И вдруг мне становится стыдно, что я колебался. Поскольку я не могу подарить ей яйцо, украшенное драгоценными камнями, я рискну ради нее своей жизнью.

– Конечно мог бы. Мы это сделаем.

Она подлетает ко мне с широкой улыбкой и целует в рот. Поцелуй затяжной, и это уже не поцелуй в знак благодарности. Я снова ощущаю запах фруктов. Это груша. Запах приятный и сладкий. У всех умирающих внутри – фрукт. Фокус в том, чтобы умереть до того, как фрукт сгниет. Фруктом смерти моего отца был виноград. Я чувствовал его запах. Я уверен, я инстинктивно это знаю, что моим фруктом будет лимон, горький лимон.

Поцелуй все еще длится. Меня отталкивает ее борода. В рот мне попадают волоски, и от этих жестких волосков в сочетании со сладким фруктовым запахом я ощущаю тошноту – меня может вырвать, если я не сделаю усилие. Это хорошо, что я чувствую к ней отвращение – значит, я стал нормальнее, чем раньше, и меня не влечет к маленькой девочке.

Да нет, это не так, я себя обманываю. Я уверен, единственное, что вызывает у меня отвращение – это борода, и ничего больше. Я чудовище, если меня отталкивает бедная умирающая девочка, у которой оказалась борода. Я не могу позволить себе подобные чувства. Я имею в виду, что ее борода – один из симптомов – о боже! – того, что она умирает. Она не заслужила, чтобы кто-нибудь питал к ней отвращение. Особенно я, который прежде находил ее достаточно хорошенькой, чтобы заниматься с ней любовью. И я должен находить ее достаточно хорошенькой, чтобы заниматься с ней любовью, и сейчас. Я должен справиться с отвращением и попытаться почувствовать к ней желание, несмотря на ее бороду.

Что я делаю? О чем я думаю? Я совсем запутался в этих абсурдных мыслях. Я перестаю видеть все в истинном свете. То, что у нее борода, – знак судьбы, помогающий мне одолеть соблазн.

Я мягко отталкиваю ее.

– Я могу убивать, но не могу любить? – спрашивает она.

– Нет, это неестественная любовь. Тебе не следует ее хотеть.

– Во-первых, это не неестественная любовь. Во-вторых, я ее хочу.

– Ты мне обещала, что если я останусь твоим другом, ты не начнешь все это с начала.

– Теперь все обстоит иначе. Я скоро умру. Я думала, это значит, что я могу делать всякое.

– Да, много чего, но не все.

– Конечно, не все. Я не могу тебя убить, но могу поцеловать, так?

Я не отвечаю.

– Это должно было случиться, не так ли? – продолжает она. – Сначала я думала, что нельзя. Думала, что я должна проявить благородство и не пользоваться тем, что умираю. Но я не могу. Джереми, я хочу снова заниматься с тобой любовью.

– Нет. Вероятно, именно наша любовь вызвала у тебя болезнь – это во-первых.

– Ты очень хорошо знаешь, что это совсем не так.

Она права. Я знаю, что это неправда, но порой забываю об этом.

– Ну что же, – нахожусь я, – значит, причина, по которой ты хочешь заниматься любовью, вероятно, в первую очередь связана с твоей болезнью. Это ее симптом.

– Послушай-ка вот что. «Вы считаете, что ее опухоль мозга могла вызвать другие симптомы?» – спросила моя мама у доктора. «Вероятно, нет, – ответил доктор. – Впрочем, какие, например?» – «Многие. Например, необычайно сильное сексуальное влечение для девочки ее возраста?» – смущенно произнесла моя мама. «Ни в коей мере», – сказал доктор, – Сара особенно подчеркивает слова «сказал доктор».

– Откуда ты это знаешь? – интересуюсь я.

– Я была там.

– Генриетта спрашивала доктора при тебе?

– Нет, но я находилась в соседней комнате и все слышала.

– Может быть, ты ослышалась.

– Нет, потому что мама потом повторила мне весь этот разговор. Она запомнила каждое слово так, как я услышала. И не только это: я тоже помню каждое слово именно так, как слышала оба раза.

Возможно, Сара лжет, но сейчас это не так уж важно.

– Сара, – говорю я рассудительно, – я с удовольствием полечу с тобой на дельтаплане. Я рискну ради тебя своей жизнью, но я ни за что не буду с тобой спать.

– Это из-за моей бороды, не так ли?

– Нет, – отвечаю я, надеясь, что говорю правду.

Сара уходит к себе в комнату с огорченным видом. Я решаю дождаться Генриетты, которая должна скоро прийти домой. Когда она появляется, то ее сильно удивляет красивая мертвая золотая рыбка на полу и следы воды на стене, об которую ее швыряли. Она также удивлена при виде крошечной рыбки, плавающей в кастрюле. Она находит плоскую распоротую рыбку в углу гостиной. Каждый раз, как она находит все новых мертвых рыбок, она все больше огорчается, поскольку эти находки рисуют не слишком лестный портрет умственного состояния ее дочери.