Книга Вишневый луч - Елена Черникова

Тонкие чувства. Атмосфера красивой жизни. Искусство жить. Чего и хотел, как я понимаю, Давид. Гедонистичное место.

Конечно, вспоминать Давида было неуместно. Я вспомнила. И подставила его образину в прорези местного вида. По правде сказать, торсом и статью он сюда нормально вписывался. В интерьеры, ландшафт и миазматическую пропитку нахабинских услужливых мест, в общем, тоже. Сервис он пережил бы.

Но вот одна... как бы помягче, досада: личико просит кирпичика.

На гольф-поле нельзя заходить в туфлях. Конечно, я была в кроссовках и на цыпочках.

На гольф-поле нельзя разговаривать, особенно в момент удара. Конечно; я и так онемела.

Мне было всё равно куда брести. Главное - двигаться, чтобы не упасть от стыда и невежества. Сотрудники нашего агентства, причастные к оформлению турнира баннерами и вечеринками, сновали туда-сюда, деловито прижав мобильники к ушам, и саркастично перекидывались волнующими впечатлениями: как я тщусь понять игру, как пытаюсь взять интервью без переводчика, как я зашла в рекламный шатёр и выпила бесплатного пива от спонсора.

Опять Станиславский: предлагаемые обстоятельства. Какое корректное имя для беспредельного ужаса! Я взяла дыхание и, нажав на кнопку диктофона, стала разговаривать со всеми обо всём. Так учила моя позапрошлая свекровь: надо разговаривать обо всём и со всеми. Она была жена дипломата. Мудрая женщина.

Я спонтанно применила, так сказать, ковровое вопросометание. Я, как щенок за костью, бросалась ко всем подряд и приставала до тех пор, пока не понимала хоть что-нибудь. В таком пафосном обществе не принято вести себя таким непонтовым образом; как, например, нельзя на приёме в посольстве мочиться под рояль, не найдя туалета. Но я всё могу, все!!! И под рояль могу. Я всё могу.

И - моё изумление! - к утру следующего дня весёленькая газетка Гольф-тайм была роздана всем, кому положено, а я вновь бродила по многокилометровому полю, собирая впечатления, как маслята, и была абсолютно счастлива. Я сделала это!

В гольфе это назвали бы hole-in-one.

За мгновенное попадание в определённую лунку дают суперпризы от спонсоров турнира - в память об антикварных временах, когда шотландский камешек влетел в шотландскую кроличью норку с одного палочного крестьянского удара. С этого, говорят, и начался гольф лет более шестисот назад.

Инвентарь изменился, призовые кролики вздорожали, но попасть с одного удара - это исстари щекочет азартом. Не правда ли?

Вы меня понимаете? (Вариант: "Вы хотите поговорить об этом?". Подпись: психиатр.)

Один крепкий чистый тук (не путать со шмяком, звиздыком или бумсом) - и мячик рикошетит в тебя новеньким автомобилем.

В мой первый день гольф-безумия на турнире в подмосковном Нахабине за редчайший hole-in-one удар игрокам сулили крутой мотоцикл от титульного спонсора. И все ждали чуда, собравшись у заветной лунки: кто попадёт? О ком расскажет пресса? Нole-in-one бывает один раз на сто тысяч ударов.

Кто везунчик? Писать о гольфе - особое искусство. Ничего внешнего почти не происходит. Всё внутри. А журналисту внутрь не надо: публика не поймёт. Поэтому hole-in-one - единственный шанс для нормального журналюги.

Но мне не требовался мотоцикл. Мне уже никто не требовался. Я сделала это! С нуля, без помощи, издёрганная Дашей и "Мужиком", я написала эту газету, которую теперь вот читает весь гольф-клуб и чему-то радуется. Про себя почитать вообще-то многие любят, почти все.

Я сейчас подумала мимоходом: а ведь Даша не обрадуется, когда прочитает всё, что я думаю про мужские сигареты "Мужик". Ну, вот всё то, что вы сейчас читаете...

Но в тот великий день моего микроскопического, но высокопрофессионального успеха я была готова в обе щёки расцеловать нашего косноязычного, то есть не говорящего по-русски, шефа за то, что вчера он дал мне это невыполнимое задание. Сначала он велел мне найти человека, который такое задание выполнит. Я не нашла. Таких нет. Тогда он сказал мне делать газету самостоятельно. Я сделала. Это мой hole-in-one!

Первый раз в жизни я счастливо кричала от своей русской радости, применяя нерусскую конструкцию "я сделала это!". Поясню для старых русских: это американская формула, популярная в голливудских хэппи-эндах. Выражает отношение к ситуации, в которой приличные люди говорят "Спасибо Господи". А неприличные - "ох.......но!"

В офисе меня, понятно, ждала ещё и Даша, абсолютно погружённая в мужиковскую виртуальность. Но после моего личного журналистского прорыва меня уже не так страшила эта страшилка. Сегодня я сама была, прощу прощения, самый настоящий мужик. Сама лично! Ура!

Но Даша этого не знала. Мужики, они такие, как это помягче, они ведь не по гольфу.

Неважно, ерунда! Я теперь знаю, что могу невозможное!

Но.

Только не интервью с Александром... Это более чем невозможно, это совсем, в наивысшей степени, окончательно невозможно, и я только что убедилась в этом ещё раз, провернув некое простое невозможное первой степени.

Впрочем, чего уж тут скулить? Знающие люди потом объяснили мне, что во всех коммерческих фирмах с так называемыми корпоративными порядками царит такой же вонючий дух взаимоуничтожения. А я, оказывается, просто была избалована прежней хорошей жизнью: особенно бабушкой, под эгидой которой мне мурлыкалось, как сыру в масле, и все проблемы разрешались, и все вопросы отвечались, как при Советской власти.

Словом, воспоследовало продолжение жизни. Спасибо Господи. Я привыкла к перегрузкам. Стрессо- и помехоустойчивость возросли. Спасибо Господи.

От "Мужика" меня уже тошнило тотально, а распоясавшееся ясновидение подсказывало, что всё это кончится гораздо раньше, чем они все думают. И даже раньше, чем думаю я.

И вот чего ещё не знала Даша. Я почувствовала себя камнем. Нет, не Петром. И не булыжником пролетариата. А древним Гигорским камнем в Гибралтарском проливе: заставить его качаться можно было даже стебельком нарцисса, но столкнуть - невозможно.

Джованни пошёл на кладбище и положил руку на каменное надгробие. Там, под землёй, графиня Мария Аквино. Там холодно. Скучно. Бедные женщины! Мужчине проще: он может поразвлечься и при жизни, и после. А что? Его не запирают: у мужчин обычно нет строгих мужей, глупой аскезы, назойливых традиций, твёрдокаменных вуалей. У мужчины ничего общего с этими жеманными дамами. Только чума и некоторое поползновение к любви.

Мужчины располагают всевозможными средствами, чтобы развеять грусть и отогнать мрачные мысли: захотят - прогуляются, поглядят, послушают, захотят - зачнут птицу бить, зверя травить, рыбу ловить, на коне гарцевать, в карты играть, торговать. В каждое из этих занятий мужчина волен вложить всю свою душу или, по крайности, часть её и, хотя бы на некоторое время, от печальных мыслей избавиться, и тогда он успокаивается, а если горюет, то уже не столь сильно.

Вообразив, как пылкий влюблённый без устали гарцует или ловит рыбу, лишь бы не страдать от невыносимой любовной боли, - птичек лупит, зверюшек терзает, - Джованни улыбнулся. Это действительно всемирный анекдот. Сколько прыти, движения, вихрей - и всё от неразделённой любви. В голове пронеслись, одна другой комичнее, сценки амуротерапии: Ах! Но... И - хвать! На войну! К оружию! На охоту! Птичек воистину жаль.