Книга Кинокава - Савако Ариеси

– Значит, ты с ним согласна…

Предсказания Косаку, действительно, сбылись. В сентябре Великобритания и Франция объявили войну Германии, и началась Вторая мировая. Политические круги Японии незамедлительно отреагировали на это. В 1940 году командующий военно-морским флотом Мицумаса Ёнаи дал яростный отпор антивоенным речам Такао Сайто, и вскоре политические партии уступили место военным. Германия, Япония и Италия образовали Тройственный союз. Появилась монархическая организация под названием «Ассоциация помощи трону», объединившая бюрократию, левое крыло и политические партии разного толка. Такой резкий поворот удивил даже Хану, которая плохо разбиралась в политике. Повсюду слышалось словосочетание «напряженная политическая обстановка», как нельзя более точно описывающее сложившуюся в стране ситуацию. Здорового баланса сил больше не существовало.

Переживая за Харуми, которые по-прежнему жили на Яве, Хана с большим интересом наблюдала за международной обстановкой и частенько выражала свое беспокойство в посланиях к Ханако. Фумио писала в ответ, что антияпонские настроения среди голландцев усиливаются. Она также жаловалась, что у Эйдзи большие проблемы с продажей иностранной валюты и что даже яванцы стали относиться к японцам враждебно.

К счастью, в начале следующего года Эйдзи перевели в Токио, в центральное отделение банка. Харуми высадились в бухте Иокогама и поселились в столице. В своем письме Фумио сообщила, что они купили себе дом гораздо большего размера, чем тот, который был у них в Оомори. Дочь пригласила Хану приехать и поглядеть, каких успехов добился ее муж, несмотря на то что никакого наследства у него не было. «Похоже, самонадеянность Фумио умрет вместе с ней», – вздохнула мать.

Она, впрочем, не стала обращать внимания на едкие замечания дочери. К тому времени Ява попала в окружение объединенных американских, британских, китайских и голландских сил, и все японские активы в Юго-Восточной Азии были заморожены. Связи Японии с Америкой находились на грани развала. 8 декабря вышло коммюнике Главного командования: «На рассвете восьмого числа Императорская армия и флот вступили в состояние войны с американскими и британскими силами на западе Тихого океана».

«Мы, волею Неба император Японии, восседая на Небесном троне в череде своих предков, каковая тянется в глубь веков, обращаемся к вам, нашим храбрым верноподданным.

Сим мы объявляем войну Соединенным Штатам Америки и Британской империи. Солдатам и офицерам наших армии и флота надлежит сражаться до победного конца. Нашим слугам в министерствах и ведомствах следует ревностно и добросовестно исполнять свои задачи, всем остальным нашим верноподданным вменяется в обязанность заниматься своими делами и не отклоняться от долга перед отечеством. Сплоченная единой волей нация обязана мобилизовать все свои силы, дабы ничто не помешало нашим военным успехам».

Императорский указ об объявлении войны тронул народ Японии за душу. Пацифистам ничего не оставалось, как только превратиться в «храбрых верноподданных».

Томокадзу, который собирался жениться сразу после окончания семейного траура, призвали в армию. Получив повестку, он поступил в Школу военного управления и стал кадетом. Весной 1942 года в Зале военных заседаний Кудан состоялась скромная церемония бракосочетания одетого в мундир Томокадзу и его возлюбленной в простеньком наряде. Хана еще долго сокрушалась, глядя на фотографию невесты в свадебном покрове и черном фурисодэ. От снимка веяло щемящим одиночеством – отец со стороны жениха отсутствовал, да и выдающихся людей среди гостей тоже не наблюдалось. Все сложилось бы иначе, будь Кэйсаку жив. Да, незатейливая вышла церемония, а ведь жених – второй сын семейства Матани! От подобных мыслей Хане становилось невыносимо тоскливо.

– Вы слишком старомодны, мама. Неужели вы не понимаете, что нестабильность царит во всем мире? Институт семьи скоро совсем отомрет.

Одетая в мужнины бриджи для гольфа Фумио несла дежурство в Обществе соседей. В руке она сжимала циркуляры о распределении солдатского обмундирования и расписание учебных воздушных налетов, пребывая при этом в крайнем возбуждении. Бывшая либералка, с началом войны она превратилась в храбрую верноподданную, которая целиком и полностью поддерживает политический курс Японии. Однако Эйдзи не разделял ее настроений. Он долгое время прожил за границей и относился к войне весьма пессимистично.

– Все говорят о «великой восточноазиатской сфере совместного процветания», но в странах, попавших под контроль милитаристской Японии, царит полная неразбериха, матушка. Если уж быть честными до конца, надо назвать эту сферу «великой восточноазиатской сферой бедности», – сказал он однажды Хане.

– Времена настали поистине ужасные. Одно вытекает из другого.

– Но война скоро закончится.

– Почему ты так думаешь?

– Если я начну высказывать подобные мысли вне стен своего дома, меня наверняка сочтут предателем. Но я знаю, что Япония проиграет.

– Значит, это правда…

– Кто-нибудь еще придерживается того же мнения?

– Да. Сэйитиро. Косаку тоже как-то сказал, что Япония обречена, и члены Общества молодых людей его чуть на куски не разорвали.

– Неудивительно.

– Фумио не единственная, кто продолжает надеяться на победу в войне. Гораздо проще делать все возможное для победы, чем вообще ничего не делать, потому что уверен в поражении.

Эйдзи поглядел на Хану поверх очков и уловил в глазах тещи отблеск той отваги, которую унаследовала Фумио. Его жена с самого первого дня совместной жизни предъявляла мужу различные требования. Воли к тому, чтобы заставить мужа стать идеалом, ей тоже было не занимать. Она не собиралась сидеть сложа руки и оценивать его возможности со стороны. Несмотря на то что Фумио постоянно выступала против матери, в их жилах текла одна кровь.

Хана приехала в Токио на свадьбу Томокадзу и остановилась у Харуми. Дом действительно оказался гораздо больше их прежнего гнездышка в Оомори. Однако за порядком никто не следил, поскольку всю прислугу забрали в армию. В комнате на втором этаже, которую поспешно приготовили к приезду Ханы, царил полный кавардак. В токонома стояла ваза, но без цветов. Хана взяла ее в руки и поняла, что фарфор очень дорогой. Кремовая с рисунком цвета индиго, она напоминала китайские вазы времен династии Сун и корейские династии Йи.

– Это фарфор саванхалок, – объяснила Ханако, которая ходила за бабушкой по пятам. – Торговцы утверждают, что эту вазу выкопали из древней могилы на Яве. Я переводила для родителей с малайского, когда они ее покупали.

Хана тут же сообразила, что перед ней драгоценный тайский фарфор, который японские антиквары называют «сункоро», и очень удивилась. Неужели Эйдзи и Фумио начали интересоваться старинными произведениями искусства?

– У нас еще есть, – заявила внучка, открывая шкаф.

Чтобы развлечь бабушку, она принялась доставать дорогие вещицы и щелкать по ним ногтем. Звук получался чистый, высокий, словно колокольчик звенел.