Книга Княжна Тараканова. Жизнь за императрицу - Марина Кравцова

Екатерина заткнула уши.

– Мочи нет слушать! Кому ты веришь, Гришенька? Завистникам своим? Друг мой, душа моя, перестань же меня мучить! Знай, верь, тобой одним живу.

Потемкин все еще ворчал. Екатерина нежно обняла мужа, прижимаясь губами к его лбу.

– Глупенький, – тихо протянула, – хоть умный, а дурачок. Да можно ли после тебя кого любить? Нет тебе подобного! Не сердись, батенька. Не может твоя Катерина к тебе перемениться!

Мир восстанавливался, снова их поглощала круговерть дел, снова увлекала безудержная страсть, а потом все повторялось…

* * *

Наступил 1775 год. Екатерина и Потемкин с тревогой и надеждой встречали снежные, искрящиеся дни юного января: что принесет этот новый год России?

Начался он страшно: в Москве казнили Пугачева, и государыня с вернейшим помощником своим молили Бога, дабы весь год подобным не был. Несмотря на сильнейшее давление дворянства (особенно лютовала панинская партия), Екатерина добилась, что к смерти по делу самозванца было приговорено самое малое количество народа.

На лето было назначено торжественное празднование Кучук-Кайнарджийского мира, но уже в январе, после казни Пугачева, двор переехал в первопрестольную. Екатерина и ее супруг поселились в селе Коломенском, давно любимом русскими царями…

* * *

А для Алексея Орлова новый год начался весьма интересно.

Самозванка, за которой как за призраком гонялся по Италии посланный графа, неожиданно объявилась в Риме. Через сэра Джона Дика – английского консула в Ливорно, большого друга своего – Алехан был извещен, что «принцесса» живет на Марсовом поле, в одиночестве и без денег. К этому времени Орлову уже кое-что было известно об авантюристке.

– Ясно, – усмехался он, – Пугачев разбит, и пане-коханку Радзивилл пошел на попятную. Сообразил, медведь виленский, что Россию ныне лучше не злить. Бросили тебя друзья твои, голубушка, бросили! Потому и слезы лила перед Гамильтоном.

Вчера объявился верный Осип Рибас, доброволец на русской службе, еще осенью посланный на поиски «принцессы».

– Что? – накинулся на него Орлов. – Не нашел?

– Никак нет, ваше сиятельство…

– Более двух месяцев ни слуху ни духу! Я уж думал, помер что ли? Или арестован за что-нибудь…

– Сударь, прибыл я по вашему повелению в Рагузу, и верно: называющая себя принцессой, проживала там немалое время с князем Радзивиллом, но упорхнула с ним в Венецию. Я – за ними. В Венеции не медлил с розысками, а наткнулся все ж на одного пане-коханку. С трудом прознал, что умчалась красавица в Неаполь. Не желая больше томить вас неизвестностью, граф, прибыл и ожидаю дальнейших распоряжений.

Орлов помрачнел.

– Там посмотрим, что будет… Ты ступай. Отдыхай. Благодарю за службу. Утро вечера мудренее…

Он оказался прав! Уже на следующий день Орлов, покусывая губы, читал послание из Неаполя от английского министра сэра Гамильтона, переданное через сэра Джона Дика.

– Вот безумица! Вот сумасшедшая! – восклицал он, рассказывая Ошерову. – Выпросила паспорт у Гамильтона для переезда в Рим, а он-то, любезный, расстарался. Запомнила услугу, хитрая бабенка! Вот и помалкивала бы, нет… стала сэра своими баснями потчевать. Послушал Гамильтон ее бред и перепугался, как бы отношения с Россией не испортить. Молодец, министр! Ну, держись теперь, «Ваше Высочество»!

– А зачем ей Рим?

Алексей задумался.

– Верно, Сережка. А зачем? Не иначе, заигрывает с Ватиканом! И ведь, чего доброго, обещает нынче папистам, царицей русской сделавшись, на Святой Руси ввести католичество. Все они таковы, самозванцы… Тоже, Гришка Отрепьев в юбке выискался! Ну да ты, матушка, не Лжедмитрий – мозги куриные. Плохо только будет, если в тебя отцы иезуиты вцепятся… если уж не вцепились».

В груди больно закололо. Да и вообще Орлов ощущал в последнее время болезненную слабость, которую трудно было представить в этом молодом исполине – перегорел в последней войне. «В отставку что ли подать, – подумал устало, когда боль отступила. – Ну, не время! Надо ж сию «принцессу» изловить. Я не я буду, если этого не сделаю!»

И вскоре в Рим отправился грек Христенек – удостоверить «принцессу Елизавету», что граф Орлов отныне – ее верноподданный и русская эскадра – к услугам Ее Высочества…

* * *

Все время, пока Христенек путешествовал в Рим, Сергей Ошеров был сам не свой. «Она? Не она?» И, забыв, что «вольтерьянец», невольно молился: «Господи, только бы не она!» Граф Орлов не замечал его мучений, он торжествовал – «авантюрьера» сама написала ему! Она принимает его услуги. Теперь Алехан готовил к ее приезду роскошный особняк.

Наконец настал день, когда Сергей услышал от Орлова: «Приехала!»

Граф оделся важным сановником. Роскошный костюм горел бриллиантами, блистал золотым шитьем. Сергей глянул в строгое, словно чеканное лицо Орлова, в его красивые глаза без блеска, посмотрел на твердо сжатые губы и вновь взмолился: «Господи, только бы не она!» Ни одной мысли, ни одного чувства нельзя было прочесть в лице графа, подобном сейчас каменному изваянию. Куда делся добродушный, всегда ласковый ко всем Алексей Григорьевич?

– Ваше сиятельство, – прошептал Ошеров. Голос ему изменил.

– Что, голубчик?

– Возьмите меня с собой!

– Хочешь повидать Ее Высочество? – жестко усмехнулся Орлов. – Изволь, собирайся…

* * *

Великолепное палаццо. Карета останавливается у подъезда. Высокая мраморная лестница… С каждым шагом Сергею становится все тревожней. «Она или нет?»

Лакей почтительно распахивает тяжелые створки дверей перед русскими господами. Орлов и Ошеров входят в гостиную. Сергей так и впивается взглядом в лицо поднявшейся им навстречу молодой дамы…

Не она!

Это была очень красивая девушка лет двадцати или немногим более, тоненькая, изящная, легкая в движениях. Дорогая диадема блистала в густой копне причудливо уложенных черных волос. Красавица протянула Орлову руку для поцелуя, одновременно бросая любопытный взгляд на Ошерова. Сергей уловил веселый взор огромных, широко раскрытых черных глаз с заметной косиной, и что-то неприятное, чуждое почудилось ему в этом взгляде. Он тут же успокоился и даже устыдился: да как же мог он мысль допустить о том, что в «авантюрьере» скрывается его Августа?!

Алексей Григорьевич меж тем вдруг опустился перед ней на колено, очень бережно взял в свою огромную ладонь хрупкую ручку красавицы, почтительно прикоснулся к ней губами. Его голос прозвучал взволнованно и глухо:

– Я счастлив приветствовать Ваше Императорское Высочество!

Ошеров вздрогнул. Что это значит?

Конфиденты самозванки, паны Чарномский и Доманский, переглянулись. Сергей случайно перехватил полный недоверия насмешливый взгляд, который обменялись поляки. На душе стало тревожно. И лишь «принцесса» едва сдерживала торжествующую улыбку. Огромные, странные глаза пылко разгорелись.