Книга Обратная сторона войны - Олег Казаринов

Отчаянно размахивая руками, чтобы сохранить равновесие, адмирал ударился спиной о палубу, да с такой силой, что едва не отбил себе легкие. Это Дэвис, взвившись точно снаряд катапульты, перелетел через последние три ступеньки трапа и с размаху ударил головой и плечами в живот адмиралу. Упав на ноги Тиндалла, юноша неподвижно лежал, раскинув руки.

С усилием набрав воздуха в легкие, Тиндалл словно всплывал из пучины обморока, ещё ничего не соображая, он машинально приподнялся, но сломанная рука подломилась, не выдержав тяжести тела. От ног, похоже, тоже не было проку. Они были точно ватные. Туман рассеялся, и в потемневшем небе возникали ослепительные разноцветные вспышки — красные, зеленые, белые. Что это, осветительные снаряды? Какой-то новый тип? Усилием воли адмирал заставил себя размышлять. До его сознания дошло, что между этими яркими отблесками и пронзительной болью где-то в лобной части его мозга есть какая-то связь. Он провел по лицу тыльной стороной ладони: глаза его все еще были зажмурены…»

Мальчишки любят играть в войну. А если они играют в морские сражение, то оно превращается в стрельбу по корабликам-мишеням. Как в тире.

И реальный морской бой в их представлении мало чем отличается от игры. Ведь в нем не надо окапываться, бегать в атаку, драться врукопашную. Наводи пушки, подноси снаряды и стреляй. И можно радоваться, когда на вражеском корабле, кажущимся вдали таким маленьким, вспыхивает пожар и начинает валить черный дым, когда взрывы на нем разбрасывают куски металла и валятся мачты и трубы. Со стороны можно определять: если вырываются белые облака пара — значит, попали в машинное отделение, если вражеский кораблик начинает зарываться в воду и теряет ход — значит, получил пробоины и в него поступает вода.

Нотам, на ограниченном пространстве, на крохотном железном островке, мечутся люди. Им некуда деваться от губительных взрывов. Кругом враждебное море. На крохотном островке — пожар.

Почему бы мальчишкам не представить себя на месте именно этих людей?

«Лейтенант Гире, опаленный, без фуражки, с трудом открыл дверь и выскочил из башни, оставив в ней ползающих и стонущих людей. (…) Но когда он начал подниматься по шторм-трапу на мостик, под ногами от разрыва снаряда загорелся пластырь, и вторично лейтенант Гире был весь охвачен пламенем. Добравшись до боевой рубки, он остановился в ее проходе, вытянулся и, держа обгорелые руки по швам, четко, как на параде, произнес:

— Ecть!

Заметив, что его, очевидно, не узнают и молча таращат на него глаза, он добавил:

— Лейтенант Гире!

Все находившиеся в боевой рубке действительно не узнали его. На нем еще тлело изорванное платье. Череп его совершенно оголился, были опалены усы, бачки, брови и даже ресницы. Губы вздулись двумя волдырями. Кожа на голове и лице полопалась и свисала клочьями, обнажив красное мясо. (…)

Так продолжалось несколько секунд. Лейтенант Гире зашатался. К нему на помощь бросились матросы и, подхватив под руки, ввели его в рубку. Опускаясь на палубу, он тяжко прохрипел:

— Пить…»

До какого состояния нужно дойти, чтобы в шоке не осознавать: ты обезображен настолько, что тебя не узнают твои сослуживцы! Ведь ты продолжаешь действовать, сражаться, выполнять команды. Неужели ты превратился в страшный, ходячий кусок обгорелого мяса, на который нельзя смотреть без содрогания?!

«Блохин немедленно поднялся на мостик и, заглянув в исковерканную и полуразрушенную рубку, на мгновение остолбенел. Вся палуба в ней блестела свежей кровью. Лейтенант Дурново, привалившись к стенке, сидел неподвижно, согнутый, словно о чем-то задумался, но у него с фуражкой был снесен череп и жутко розовел застывающий мозг. Рулевой квартирмейстер Поляков свернулся калачиком у нактоуза. Лейтенант Гире валялся с распоротым животом. Над этими мертвецами, стиснув от боли зубы, возвышался один лишь командир Лебедев, едва удерживаясь за ручки штурвала. У него оказалась сквозная рана в бедре с переломом кости. Кроме того, все его тело было поранено мелкими осколками. Он стоял на одной ноге и пытался удержать крейсер на курсе, сам не подозревая того, что рулевой привод разбит и что судно неуклонно катится вправо».

Спасаясь от гибельных взрывов, от вездесущих осколков и всепожирающего огня, не в силах больше выносить все это люди невольно стремились спрятаться в недрах корабля. Происходил психологический надлом, после чего человеком овладевала апатия. Под разными предлогами члены экипажа покидали свои посты и скрывались в трюмах, в операционных пунктах старались задержаться подольше. Огромное количество раненых приводило к тому, что палубы постепенно пустели.

«Крыша с башни оказалась сорванной. По-видимому, один из снарядов разорвался в амбразуре. Внутри башни одному человеку оторвало голову, а всех остальных тяжело ранило. Послышались стоны, крики. Из башни вынесли комендора Бобкова с оторванной ногой. Лежа на носилках, по пути в операционный пункт, он, проклиная кого-то, ругался самыми отчаянными словами…

Разорвался снаряд около боевой рубки. От находившегося здесь барабанщика остался безобразный обрубок без головы и без ног. Осколки от снаряда влетели через прорези внутрь рубки. Кондуктор Прокюс, стоявший у штурвала, свалился мертвым. Были тяжело ранены старший флаг-офицер лейтенант Косинский (морской писатель, автор книжек «Баковый вестник») и судовые офицеры. Некоторые из них ушли в операционный пункт и больше сюда не возвращались…

(…)

У ее [боевой рубки] входа разорвался снаряд крупного калибра, разрушивший весь мостик. Старший штурман Чайковский и младший штурман де Ливорн были разорваны. Старший минер, лейтенант Геркен, был отнесен в операционный пункт в бессознательном состоянии. Старший артиллерист лейтенант Завалишин сам спустился с мостика, но из его распоротого живота вывалились внутренности, — он упал и через несколько минут умер. Были убиты телефонисты и рулевые. У командира Серебренникова оторвало кисть правой руки. Командовать судном он больше не мог, и его отправили в операционный пункт.

(…)

Когда его несли, он был ранен в третий раз. Осколок величиной с грецкий орех пробил ему, как определил старший врач, печень, легкие, желудок и застрял в спине под кожей. Быстро извлеченный осколок оказался настолько горячим, что его нельзя было удержать в руках».

Новиков-Прибой недаром говорил о том, что из-за специфики морского боя «об эвакуации пострадавших не может быть и речи». И поэтому «и раненые, и медицинский персонал, и все остальные люди одинаково разделяют судьбу своего корабля».

И они разделяли.

«В полдень на «Громком» был сбит стопорный клапан котла номер второй. Ошпаренные паром кочегары едва успели выскочить из кочегарки. Их отправили в носовой кубрик на перевязку, но единственный фельдшер был уже ранен в спину, с переломом позвоночника. Раненые сами перевязывали друг друга.

(…)

…Разбит перевязочный пункт в жилой палубе около сборной церкви. Раненые здесь были превращены в кровавое месиво…