Книга Тараканьи бега - Федор Чешко

Словом, Матвей в кафе остался единственным, на Леночку не смотрящим. Матвей предпочитал смотреть на Виталия – как тот слоняется вокруг визион-площадки, то зыркая на таймер, то принимаясь возиться с поясной пряжкой – небось, зазябнув вконец, безуспешно пробовал наддать мощности и так уже выставленному на максимум утеплителю.

А Леночка с неприкрытым и неподдельным интересом таращилась из-под своего челочного полуфабриката на площадной демонстратор. А там, на площади, в визион-зоне, прекрасно из кафе видимый-слышимый пятиметровый ведущий распекал пятиметрового ошарашенного профессора (у бедняги-минеролога аж лысина шла багровыми пятнами):

– …бывает, что вместо честного «не знаю» претендент – увы! – на авось городит всякую чушь. Но от вас я никак такого не ждал! Современному человеку, пускай даже и минерологу, просто возмутительно не знать Квазимодо, этого легендарного, я бы сказал – культового исполнителя композиций в стиле «оверспейс»! А уж вместо ответа нести, извините, белиберду про каких-то горбатых уродов… Профессор, сказать, что я разочарован и огорчен – значит ничего не сказать!

– Ну вот, как знала! – Чингизханочка в сердцах трестула по столу ладошками. – Все по-всегдашнему. Ах, профессор, ах, культурный-перекультурный… А на поверку – дикарем дикарь и этот… не… невежа. В смысле, невежда (всегда путаю). «Глухой горбатый звонарь» – надо же!

От избытка чувств она цапнула было свой бокал, но глотнуть протокольно-любимой жидкости все-таки не успела – в последний миг, уже губы трубочкой вытягивая к бокальной кромке, спохватилась, заклякла, воровато кося карими своими глазищами на Матвея. Тот, по-прежнему отслеживая эволюции Белоножко, сказал задумчиво:

– Наверное, тебе все-таки не шибко большого труда стоило притворяться дурой.

Лена поставила бокал (осторожно, явно побаиваясь содержимого). И вздохнула:

– Это я, наверное, слишком в роль влипла, никак теперь обратно не вытряхнусь. – Она опять вздохнула. – А только взаправдашний Квазимодо никакой не урод и не инвалид. Видела я этот «Собор парижской матери», там его играет Гарольд Стейн – ну, кик-рестлер, чемпион всего на свете. Вот клизма, которая на него всю дорогу вешалась, так та – ничего не скажешь, уродка: плоскозадая вся; на сиськах, небось, мозоли натерла… коленями при ходьбе… А он аббата любил.

– Так то фильм! – Молчанов начал терять терпение. – А в книге…

– А шо «в книге»?! Написано же: «по одноименному роману»… Скажешь, наврано, что ли?!

Матвей постонал тихонько, затем вдруг уставился на Халэпочкину будущую прическу (каштановую, с интенсивно флюоресцирующей прозеленью):

– Слышь, ты, боевая подруга! Ты хоть сама-то не забыла еще, какой масти на свет родилась?

– Ну, допустим, рыжей. Самый теперь немодный окрас. А чё?

– Хвост через плечо… Просто у тебя культурный уровень потомственной чистокровной блондинки. – Тут он затеял исподволь отъезжать вместе со стулом к границе зоны Лениной досягаемости:

– А в общем, я рад. Хоть в чем-то ты еще остаешься девственно чиста и невинна.

– Что-о-о-о?! – Чингизханка резко, всем телом развернулась к съежившемуся Молчанову; скудный ее топик аж повизгивать начал в такт частым и бурным натискам гневно вздымающегося бюста. В кафе мгновенно разразилась мертвая тишина (небось, все закаменели в надежде, что ткань, хоть и элластично-нервущаяся, все-таки упомянутых натисков не выдержит), и тишину эту в клочья полосовала гремучезмеиная Леночкина ярость:

– Ты шо такое прохрюкнул, ты?! Девственница?! Я ть-тебе щщщассс покажжжжжу, какая я девсссссс!..

Матвей судорожно скреб ногами по «почти-не-псевдо» паркету, норовя максимально ускорить процесс отъезжания. Ибо Ленок, безотрывно обугливая подельника своего раскаленным до бела взглядом, наощупь зашарила по столешнице – движение, цель которого в коментариях не нуждалась и сомнений не вызывала.

К счастью, оной цели быть достигнутой не судилось.

В продолжении всей этой нелепой сцены Матвей умудрялся краешком внимания отслеживать растущий гуд (людей вокруг всего-ничего – тем более любая студия охотно наняла бы здешних посетителей озвучивать сцену «шокированный речью Карла Первого парламент едва сдерживает негодование»). Шелест прираспахнувшихся дверей и близящиеся шаги он тоже расслышал вовремя. А вот Чингисханка вздрогнула, расплескав содержимое схваченного уже бокала, когда рядом зазвучал спокойный, чуть насмешливый голос:

– Что, молодые люди, имеем банальный конфликт интересов? У вас, конечно, полное право на частную беседу, но у окружающих столько же прав не быть свидетелями вашего выяснения отношений. Поэтому предлагаю: либо вы немедленно прекращаете свару, либо немедленно же проваливаете выяснять отношения где-нибудь в другом… в другом…

Он был сорокалетним двухметровым красавцем, этот изысканно одетый атлет с золотой таблошкой «менеджер» на черной сюртучной груди; он наверняка не один год отсидел в крохотном изящном строеньице, неброско приткнувшемся в углу кафешной площадки – отсидел, управляя силовыми «стенами» заведения, сворой исполнительных механизмов и вообще всем. Наверняка проблемы, сходные с нынешней, случались в его владениях очень нечасто (все-таки стратопорт… хотя, конечно, захолустный – не без всякого, значит…); и наверняка же одно появление столь представительной фигуры мгновенно утихомиривало любых скандалистов. Короче, по нынешней ситуации блюститель питейного заведения имел один-единственный недостаток. Пол. Не который под ногами, а в самом примитивном физиологическом смысле. И стоило распунцовевшемуся в перепалке Ленку вскинуться на новый голос, выверенно колыхнув своим ударным калибром, как менеджерская властная речь пошла сбиваться на растерянное какое-то блеянье. А через миг вообще пресеклась – это когда папина Халэпа, то и дело отфыркивая от глаз вытрепавшуюся из закрутки прядь, осведомилась воинственно:

– А альтернативным вариантом… ну, всех устраивающим… ваша нахлебаловка разве не оборудована?

Загипнотизированный нацеленными на него вупор двумя карими искристыми безднами, менеджер даже «нахлебаловку» проглотил безропотно, и только пытался бормотать что-то на тему дороговизны альтернативного варианта – дескать, молодым людям вряд ли по средств… Но бормотание тоже захлебнулось. Потому что Ленок, не дослушав, сунулась к своему черт-те где болтающемуся нагрудному карману. Дотягиваясь, ей пришлось круто отвернуться, привстать и нагнуться. Все сие проделано было одним чрезвычайно грациозным махом, в результате коего комбинезон совершил невозможное: сполз еще ниже. Насладиться зрелищем, правда, блюстителю не удалось. Стремительно распрямившись, Халэпа ткнула ему под нос активированный кредитный жетон. Менеджер пересчитал нули высвеченного на платильнике числа, потом еще раз пересчитал – кажется, для верности загибая пальцы…

– Будьте любезны вставить в паз на столике… нет-нет, в центре… благодарю. – Седоватый верзила все-таки не вытянулся во-фрунт, однако Леночка для него явно перестала быть обворожительной девушкой, а моментально превратилась в абстрактно-бесполое нечто с ТАКОЙ суммой в кармане. – Режим «ширма» включится, когда вы оба переместитесь внутрь… видите, на полу круг… и выключится, когда жетон будет вынут. Желаю приятного…