Книга Час Пандоры - Джон Дж Нэнс

Юрий вспомнил, как проверял звено истребителей с Сахалина, сбивших в 1985[16]году «Боинг-747», принадлежавший южно-корейской авиакомпании. Тогда он был майором, выполнявшим специальные задания в качестве следователя по несчастным случаям в ВВС СССР. При его участии КГБ пыталось помочь Генеральному секретарю решить, кто из командиров ВВС должен слететь с должности за всемирный скандал, в который они втянули СССР.

И Стеблинко не забыл того обезумевшего пилота, нажавшего кнопку «пуск».

Его захлестнула легкая волна стыда, точно так же, как при встрече с Александром. Платой за пропуск для них с Аней в новую жизнь станет убийство двухсот пятидесяти семи американцев и разрушение в воздухе прекрасного «Боинга-747-400».

Но они все равно все умрут ужасной смертью – медленно, болезненно. Помнишь? Это акт милосердия. Ты должен помнить об этом! Ты должен думать только об этом!

Он видел последствия действия бактериологического оружия после позорных испытаний в 1972 году, проводимых Советской Армией. Политзаключенные выступали в роли подопытных кроликов, и их мучения еще до сих пор являлись ему в ночных кошмарах.

Мужчина, назвавшийся Александром, сказал, что болезнь на борту лайнера, который станет его мишенью, пришла из русской лаборатории. Если это нечто подобное тому, что он видел на испытаниях, то его миссия и в самом деле станет актом милосердия.

Юрий выбросил эти мысли из головы, поднес трубку к уху и начал набирать нужный номер.

Глава шестнадцатая

Борт рейса 66 – Кеблавик, Исландия –

суббота, 23 декабря – 04.30 (05.30 Z)

Расстрел Лизы Эриксон мгновенно изменил настроение пассажиров. Вместо первоначального раздражения и умеренной тревоги воцарился глубокий, всепроникающий страх.

– Господи, если они настолько нас боятся… – шептались повсюду в самолете, и многие погрузились в напряженное молчание.

Печальное сообщение Джеймса Холлэнда по трансляции об убийстве было искренним и волнующим. Все могли слышать страдание в голосе капитана, когда он объяснял, что произошло у задней двери, говорил о лишенных разума методах службы безопасности и о том, почему неожиданный прорыв Лизы к красной линии безопасности вызвал немедленный и смертоносный ответ.

– Этим молодым сотрудникам службы безопасности их командир сказал, что все мы являемся разносчиками смертельного вируса. Прошло достаточно времени, но никто из нас не заболел. Я горячо верил, что все это окажется ложной тревогой, хотя отношение к нам окружающих меняться не собирается. Я знаю, что вы волнуетесь. Но прошу вас, давайте оставаться спокойными и готовыми к сотрудничеству. И пожалуйста, поймите, что нас контролирует намного больше служб, чем те, что стоят в оцеплении, чтобы не допустить наших контактов с остальным человечеством. – Холлэнд старался, чтобы его слова звучали уверенно и оптимистично. Он пытался убедить самого себя, что этот оптимизм оправдан. «Мы выберемся из этой передряги. Это всего лишь ложная тревога».

Но фронт всемирного отторжения превращал подобную уверенность в глупость. Кто он такой, чтобы не соглашаться с остальным человечеством?

В три двадцать утра Дик Робб предложил, чтобы экипаж разделился на смену «А» и смену «Б» для работы по четыре часа, пока они не смогут вылететь из Кеблавика. Вымотанный Джеймс Холлэнд согласился.

После обсуждения плана действий в салоне выключили свет, щитки на иллюминаторах опустили, занавески между классами задернули. Салон наверху остался освещенным. Холлэнд приказал смене «Б» найти себе места и немного поспать и пообещал поступить так же, приписав себя тоже к смене «Б».

Лежа на одной из пилотских коек в маленькой комнатке прямо за кабиной пилотов, Джеймс Холлэнд прикрыл ноги одеялом и закрыл глаза, чувствуя себя эмоционально опустошенным. Он вымотался, но сон не шел. Вместо этого в памяти всплывали беспокойные видения того, что произошло на летном поле, и ощущение собственного бессилия, которое он испытал, когда его пассажирка бежала навстречу смерти.

«Я должен был попытаться догнать ее! – сказал он самому себе. – Они бы не стали в меня за это стрелять».

Но мозг подсказывал совсем другое. Если бы Холлэнд попытался настичь Лизу в эти последние несколько секунд, когда она рванулась к канату, его тело бы тоже осталось лежать там.

И все-таки ему надо было сделать еще одну попытку.

После того как они привели Кейта Эриксона обратно в самолет, его осторожно отвели к пустому ряду кресел наверху, и стюардессы по очереди сидели рядом с обезумевшим вдовцом. Холлэнд тоже немного побыл с ним, прежде чем вернуться к себе в кабину. И теперь он не мог думать ни о чем другом, кроме оставшегося в темноте Эриксона, погруженного в зияющую пустоту ужаса и печали.

Капитан знал, что значит потерять жену и любимую, не из-за смерти, а из-за развода. Он невероятно отчетливо помнил, как пусто стало без Сандры, когда та не смогла больше терпеть его натуру отшельника. Не очень подходящее сравнение, одернул себя Джеймс. Сандра ведь жива.

Он вспомнил ее в первые дни их брака, когда они так отчаянно любили друг друга. Каково бы ему тогда было видеть прекрасное тело Сандры, растерзанное градом пуль, как это случилось с Лизой Эриксон.

Холлэнда передернуло при этой мысли. То, что должен испытывать Эриксон, непостижимо!

Капитану не спалось, и не было смысла оставаться в темноте. Он спокойно поднялся и открыл дверь. Постоял у шторки, отделяющей кабину пилотов и их комнату отдыха от салона на верхней палубе, потом отдернул ее. В глубине салона небольшая группа собралась возле Кейта Эриксона. Темноту нарушал только лучик света от лампочки для чтения над головой. Капитан почувствовал, что просто обязан пойти и поговорить с ним, но в то же самое время ему было страшно приблизиться к глубокой печали Эриксона. Подобно черной дыре, этого человека теперь окружала аура трагедии.

В роли капитана Холлэнд мог справиться с потерей Лизы Эриксон, но по-человечески это было слишком тяжело, слишком реально. Он провел целую жизнь, пытаясь защититься от боли и тоски и какой-то пустоты, которые так часто ощущал.

Джеймс Холлэнд вцепился в перегородку и отвернулся к иллюминаторам на правой стороне салона. Как бы ему хотелось, чтобы там было помещение, убежище, где бы он мог остаться один.

В полном и абсолютном одиночестве!

Ему необходимо закрыть глаза и почувствовать себя напуганным, несчастным и виноватым, и испытать еще тысячу чувств, которые он не мог показать. Вероятно, ему надо даже поплакать.

Но только не в роли капитана.

Холлэнд глубоко вздохнул, выпрямился во весь свой немалый рост, повернулся и направился к креслу Кейта Эриксона.

* * *