Книга Тайный мессия - Дж. Р. Лэнкфорд

Я не ожидала, что встречу своего сына спустя восемь лет после его смерти.

При ярком свете, в толпе, я чуть было не проглядела Джесса. Рассвет только что превратил озеро Лугано в жидкие бриллианты.

Я была на mercato del sabato [1], рынке в Порлецце, который каждую субботу устраивали на берегу. К тому времени я привыкла к озерам Северной Италии – к их экстравагантной ауре, к окрестностям зеленых альпийских холмов, к прибрежным рынкам близ средневековых городков (каждый из этих рынков собирался в свой особый день).

Когда Джессу было всего несколько часов от роду, я принесла его к озеру Маджоре – самому большому озеру к востоку от Лугано. Нет, «принесла» – не совсем верно сказано. То было бегство. Потом, спустя год после того, как он погиб в возрасте десяти лет, я привезла его маленького брата Питера на озеро Комо к востоку отсюда. И «привезла» – тоже неверное слово. Я, Питер и Адамо, человек, за которого я вышла замуж, прятались там на вилле. Питер и Адамо отправлялись на рыбалку, а я проводила день, притворяясь, будто мы самая обычная семья.

Сегодня Джессу исполнилось бы восемнадцать лет.

Он стоял под нарисованной от руки рекламой, расхваливавшей сыр «рикотта ди мукка». Я мельком заметила родинку в форме полумесяца у него на подбородке – такую же, как на моем собственном. Свет сочился сквозь белые занавески ларька неподалеку, так что трудно было разглядеть детали. Рядом какой-то человек играл на аккордеоне. Женщина в фартуке зачерпывала оливки из глиняной миски. Само собой, мой логический ум тут же включился и сказал мне, что сейчас, в моем-то возрасте (а мне было уже пятьдесят четыре), меня подводят глаза.

– Ciao, mia cara madre [2], – сказал он.

Этот голос мог быть только голосом Джесса, хотя и повзрослевшего на восемь лет.

Наверное, я выронила свою большую хозяйственную сумку и потеряла сознание, потому что в следующий миг поняла, что лежу на земле, глядя на ноги прохожих, что голова моя покоится на чем-то, пахнущем раздавленными апельсинами, а мой драгоценный Джесс склоняется надо мной.

Вокруг собрались зеваки, глазеющие главным образом на Джесса.

– Mia madre è bene, – сказал он, помогая мне встать.

«С моей мамой все в порядке».

Люди начали кидать быстрые взгляды исподтишка то на темные локоны Джесса и его оливкового цвета кожу, то на меня, Мэгги Даффи Морелли, – с кожей цвета темной сиены, африканку, по крайней мере по происхождению. Кто-то принес уцелевшее содержимое моей сумки и протянул Джессу. Несколько человек последовали за нами, когда он подвел меня к скамье на берегу озера, помог сесть и сам уселся рядом со мной.

Все еще ошеломленная, я молчала.

Я знала, что это Джесс. Я знала, что он здесь. Я знала, что он умер.

– На этот раз ты настоящий? – прошептала я, наконец обретя голос.

Сын являлся мне во сне, так похожем на явь, после рождения Питера семь лет тому назад.

Теперь он положил ладонь на мою спину и ответил:

– Я настоящий в том смысле, который ты имеешь в виду.

У меня в голове вертелись тысячи тревожных вопросов, начиная с того, как он здесь оказался и как долго собирается остаться, но в тот миг я просто сидела на скамье, дивясь тому, что он держит руку у меня на спине.

– Siete tutta la destra, signora?

«Вы в порядке, мэм?»

Это спросил мужчина в серой рубашке и коричневой фетровой шляпе. Все это время он смотрел на мальчика. Как и женщина в фартуке из ларька с оливками, и девушка в очках и длинном розовом платье, с золотисто-каштановыми волосами, стянутыми на затылке, и пожилая женщина, которую я узнала по большим красным цветам на блузке. Она держала обувной магазинчик и оставила его, чтобы прийти сюда. Теперь я могла разглядеть лишь половину оранжевого круга сыра «ригателло» над сырной лавочкой, потому что люди прекратили торговать и покупать и столпились неподалеку. Они все таращились на Джесса, и я поняла почему.

Он сиял, как алмазная гладь озера. Я скорее чувствовала эту ауру, чем видела, как будто счастье, явившееся на рынок Порлеццы, приняло обличье мальчика. На нем были брюки цвета охры и голубая рубашка поло, но эта синь была цветом из радуги, а охра – цветом неба после грозы. При более пристальном взгляде его кожа выглядела такой же радужно-переливчатой, как перламутровые гребни моей матери.

– Это действительно ты, Джесс? – спросила я.

Он смотрел на меня, и в глазах его были мир и сила. На меня еще никогда не смотрели с такой любовью.

Девушка в очках, наверное, тоже почувствовала это, потому что глаза ее налились слезами. Люди забормотали, нарушив тишину. Человек в фетровой шляпе нахмурился, словно ожидая объяснений.

Мальчик как будто ничего не замечал.

Нужно было что-то сделать, поэтому я подалась к нему:

– Джесс, милый. Люди смотрят…

– Кто вы? Что вам тут нужно? – вопросил человек в фетровой шляпе.

Джесс вскинул глаза, и девушка в очках начала плакать. Как и женщина, владевшая обувным магазинчиком. Их слезы только расстроили этого человека.

– Я спросил: кто вы?

Вокруг заговорили громче. Это был радостный гомон.

– Милый, – повторила я.

Джесс сказал:

– А!

Он как будто повернул выключатель, и его рубашка и брюки сделались нормального цвета. Он перестал сиять. Он стал просто восемнадцатилетним парнишкой.

– С тобой все в порядке, мама?

Он смахнул кусочки апельсина с моих волос.

– Да, – ответила я, хотя это было не так.

– Vien.

«Пойдем».

Он взял меня за руку и поднял мою сумку. Радостно улыбаясь, уверенно кивая, он повел меня через ошеломленную толпу субботнего рынка Порлеццы.

Я охотно следовала за ним; отчаянно хотелось его обнять, но, когда мы добрались до улицы, все или смотрели на нас, или шли в нашу сторону. Я перехватила взгляд женщины в блузке с цветами. Должно быть, у меня было умоляющее лицо, потому что она закричала рыночной толпе:

– Почему вы докучаете мальчику и его матери? Они вам ничего не сделали!

Те, кто следовал за нами, помедлили, внезапно придя в себя. Смущенно опустив глаза, они вернулись на рынок, к своим покупкам – все, кроме человека в фетровой шляпе, который свирепо смотрел на нас, пока Джесс ловил такси.