Книга Ее единственное желание - Гэлен Фоули

Малыш серьезно уставился на нее:

— Почему вы спите днем?

— Обычно не сплю, но сегодня ужасно устала.

— Вот как? — Он с интересом изучал ее волосы и серьги. — Я люблю собак. А вы?

— Некоторых…

— Тетя Бел сказала, что вас зовут мисс Найт.

— Верно, но вы можете называть меня Джорджи.

Он неожиданно и очень заразительно рассмеялся:

— Джорджи? Как короли?

— Именно, — тоже рассмеялась она. — Совсем как короля.

— Папа говорит, король Георг безумен.

— Кто ваш папа, Мэтью?

Она вспомнила, что четвертый из братьев Найт имел пасынка.

— Это лорд Люсьен?

— Нет, мадам, мой папа — лорд Гриффит, а когда я вырасту, стану таким, как он.

При этой новости она едва не упала.

— Лорд Гриффит? — повторила она. Так вот почему мальчик показался ей таким знакомым!

Мэтью подобрался ближе к ней и кивнул. Но, похоже, ему надоела эта тема, и поэтому он с огромным интересом рассматривал цветочный узор на ее платье, словно никогда раньше не видел дам. Постепенно осмелев, он осторожно коснулся пальцем ее сверкающей сережки, отчего жемчужина закачалась.

Джорджи не мешала ему, пытаясь справиться с шокирущим открытием.

У Йена есть сын!

Очевидно, Мэтью родила его первая жена. Приглядевшись к мальчику, она кивнула. Ну конечно! Чьим же еще может быть этот ребенок? Такой же серьезный вид, такой же умный взгляд, такая же добродушная рассудительность. Таже спокойная сосредоточенность. И такая же грусть во всем облике.

Как он мог не сказать ей, что у него ребенок?!

Джорджи зажмурилась, но взяла себя в руки, всмотрелась в милого малыша и поняла, что его присутствие изменило все.

— Мэтью, вы знаете, где сейчас герцогиня? — спросила она, когда наконец обрела дар речи. — Мне очень хотело бы ее увидеть.

— Тетя Бел? — встрепенулся он. — Она в утренней комнате с малышкой Кейт.

— А где эта комната? Боюсь, что не знаю дороги.

— Пойдемте, я вам покажу.

Он схватил ее за руку и повел по коридору.

Она заметила, что Мэтью все время поглядывает на нее, словно опасается, что она в любую минуту исчезнет.

Несколько часов спустя, после закрытого совещания комитета, сопровождаемого типично бесплодной дискуссией с некоторыми членами кабинета министров, Йен и Хок вернулись в Найт-Хаус.

Судя по тишине, детей уложили спать. Дворецкий мистер Уэлш, бесшумно ступая на цыпочках, забрал у них шляпы и верхнюю одежду и сообщил, что ленч будет подан через полчаса на террасе, в соответствии с желанием ее светлости.

Йену предложение показалось заманчивым, тем более что июньский денек выдался на редкость теплым. Тихо обмениваясь мыслями и наблюдениями по поводу утренних бесед, они направились наверх, где уже сидели дамы. Йен неожиданно почувствовал, как сильно бьется сердце. Все утро он почти не мог сосредоточиться, думая о Джорджиане.

Очевидно, последняя ночь прошла не совсем так, как задумывалось. Что принесет сегодняшний день… впрочем, зная ее, можно только догадываться. Что, если она все еще злится из-за Тесс? Или крепкий ночной сон умиротворил Джорджи и поможет им примириться?

Жена Хока Белинда, изящная блондинка, тихо вышла вкоридор и приветствовала Йена улыбкой, а мужа — поцелуем в щеку.

— Роберт, можно с тобой поговорить? — Она потянула мужа за рукав и одновременно показала Йену на музыкальный салон. — Загляните туда, — шепотом посоветовала она.

Йен нерешительно улыбнулся жене лучшего друга и покорно пошел в указанном направлении. Бел тем временем увлекла Хока в гостиную. Дверь закрылась.

Заглянув в салон, Йен замер при виде своего маленького сына, дремавшего на коленях Джорджианы. Будущий маркиз сосал большой палец — младенческая привычка, которая не оставляла его во время сна. Другой рукой он держался за кружевную оборку рукава, словно утверждая свои права на эту леди.

Зрелище поразило Йена.

Вид Джорджи, баюкающей сына, ошеломил его. Настоящее олицетворение материнской нежности!

Сердце Йена наполнилось радостью и болью. Но сейчас он, возможно, видит начало новой жизни. Это настоящая семья. Настоящий дом.

В его жилище не было души, а у сына — материнской любви.

Джорджиана выглядела такой милой, доброй и приветливой, такой нежной и сердечной, что горло Йена сжалось. Он прислонился к косяку, и продолжал жадно смотреть на нее.

Она должна выйти за него! Иначе и быть не может!

Он хотел для своего сына лучшего воспитания, чем было у него, и остро сожалел о том, что живет еще хуже, чем его родители.

Аристократический дом, в котором он вырос, был холодным и чопорным. Вместо любви в нем царили гордость, достоинство и строгость.

До того момента, когда Джорджи подняла глаза и увидела стоявшего в дверях Йена, в душе все еще жил гнев на него, за то, что утаил от нее существование Мэтью. Одно дело — нежелание упоминать о бывших любовницах, имеющих наглость врываться в дом в самое неподходящее время, и совсем другое — держать в тайне от нее своего ребенка. Это оскорбление куда серьезнее.

Но тут она почувствовала его присутствие, увидела, что он наблюдает, как она баюкает его сына, и замерла, невольно отметив выражение его лица: под глазами лежали густые тени, губы напряженно сжаты, брови сведены, и каждая линия его могучего тела кричала о неописуемом одиночестве.

Джорджи молча уставилась на него.

Еще во время их первой встречи в Калькутте она ощутила скрытую под маской успешного дипломата боль. И еще раз — в молитвенной пещере, где спросила о его жене. Обычно он умело скрывал эту боль, но теперь Джорджи впервые увидела ее. Она была написана на его лице. Отражалась в тоскующем взгляде.

Этот человек тяжело ранен. И одного долгого, испытующего взгляда в его глаза было достаточно, чтобы превратить гнев в сочувствие. Как могла она сердиться, когда он выглядел таким убитым? Так очевидно нуждавшимся в нежности?

И тут ее осенило. Возможно, в том, что ее отослали в Лондон, виден перст судьбы. Йен Прескотт спас жизнь ей и братьям. Может, теперь ее очередь спасти его?

Они безмолвно смотрели друг на друга. Джорджи не шевелилась, боясь разбудить спящего малыша.

Мэтью, должно быть, почувствовал присутствие отца и пошевелился в ее объятиях. Она успокоила мальчика поцелуем в теплый лоб.

— Папа! — Мэтыо брыкнул ножками, но поскольку очень уютно пригрелся, не хотел слезать с колен Джорджи.

Йен улыбнулся. Глаза его светились гордостью.

— Сынок! — Он нагнулся и сжал брыкающуюся ножку сына. — Вижу, у тебя новый друг.