Книга Телохранитель - Сергей Скрипник

— Ну, любуйся, боец, своим альтер эго. — Каравайчук широко улыбнулся и сдернул рогожку с предмета, бугрившегося на тумбочке.

Коляда вздрогнул, увидев результат его работы. Казалось, что восковая голова — это его собственная, отделенная от тела. В этом он видел нечто зловещее, пронизывающее страхом до самого нутра. Но шок быстро прошел. Его сменил восторг.

— Класс, товарищ старший прапорщик! — только и смог произнести ефрейтор. — Как живая!

— Как живая, но все равно мертвая, — сказал Каравайчук. — Зато воск лучше другого скульптурного материала передает все детали и нюансы внешности. Поэтому с точки зрения художественной техники — это искусство самое правдивое.

— А это что? — спросил Коляда.

Рядом с его восковой головой возвышалось нечто, также прикрытое рогожкой.

— А это, сынку, — пояснил Каравайчук, — еще один шибздик вроде тебя. Ефрейтор Косовец. Ему, правда, повезло немного больше, чем тебе. Демобилизуется раньше, уже через две недели будет в Союзе. Его тоже жду, чтобы показать, да вот что-то он у меня припозднился. Хотел тебя ему представить, да, вижу, не удастся. Тебе же, наверное, в город хочется?

В город Коляда как раз и стремился, но хотелось поговорить со старшим прапорщиком, поинтересоваться его жизнью, рассказать о себе. Каравайчук был хорошим собеседником, говорил, казалось, все без утайки, слегка приглушенным голосом, в разговоре всячески демонстрировал благожелательность.

— А почему, товарищ старший прапорщик, вас называют Мадам Тюссо?

— А что?

— Да странно как-то. Имя вроде женское.

— Дураки придумывают, а ветер потом носит.

В глазах Каравайчука блеснул злой огонек. Показалось, что последний вопрос был ему неприятен, вызвал в нем раздражение, которое он с трудом погасил.

В общении возникла некоторая неловкость. Благо, в этот самый момент дверь в каморку с шумом растворилась, и внутрь ввалился здоровенный детина, чье восковое воплощение стояло на подставке рядом с головой Коляды.

— Ба, Косовец Сергей Трофимович собственной персоной пожаловали! — поприветствовал прибывшего Каравайчук. — Ты когда перестанешь опаздывать, балбес стоеросовый. Два дня до дембеля, а дисциплины никакой.

— Вот именно, Андрей Иванович, что дембель на носу, вот меня, деда, и гоняет начальство, как Сидорова козла. Вот после встречи с вами сразу надо бежать на Миндаи, делать покупки всем и вся. Да вовремя потом поспеть в Газни, путь неблизкий.

— Ладно, не буду тогда задерживать, — примирительно произнес прапорщик. — Вот, демонстрирую тебе твою физиономию с оттопыренными ушами, полюбуйся на нее вдоволь, а потом оба проваливайте.

— Ух ты! — восхитился Косовец, увидев вдруг самого себя со стороны, но без помощи зеркала.

Несколько минут он смотрел на свою скульптуру как завороженный. Коляде было интересно наблюдать за этим громилой с детским лицом. Вдруг раздался стук в дверь, и сквозь приоткрытую щель в нее пролезла голова того самого чернявого капитана, которого Семен запомнил со времени своего первого приезда к Каравайчуку. Властным взглядом офицер показал старшему прапорщику, что надо выйти. Тот подчинился. Коляда очень боялся, что Каравайчук вновь вернется после беседы с этим странным злобным типом взвинченным.

Между тем Косовец никак не мог налюбоваться своей головой. Разговорились. Потом от нечего делать стали мериться силами на руках. У Коляды не было никаких шансов победить шкафообразного противника. Затем потолкались плечами. И здесь верх одерживал более крупный ефрейтор из Газни. В один момент он так сильно наподдал сопернику, что Коляда грохнулся на пол, повалив тумбочку с головой его нового знакомца. Вдребезги, со звоном, разбилась упавшая бутылка с растворителем. И, о ужас! Брызнувший во все стороны бензол попал на скульптуру Косовца. Воск зашипел и начал пузыриться. После того как химическая реакция закончилась, на лице восковой головы образовалось несколько безобразных шрамов, вроде ожогов, которые возникают на человеческой коже. Бойцы замерли в оцепенении. Как к случившемуся отнесется Каравайчук, не хотелось даже думать.

Прапорщик между тем вернулся, он был спокоен. Ни один мускул на его лице не дрогнул, когда он разглядывал лежащее на полу дело рук двух его натурщиков, а точнее, неповоротливой задницы ефрейтора Коляды, которой тот при падении зацепил и повалил тумбочку с головой Косовца и бутылку с химикатом.

— Простите, товарищ старший прапорщик, — промямлил Коляда. — Не знаем, как все это вышло.

— Идите, хлопцы, идите по своим делам, — мрачно изрек Каравайчук.

— Извините, товарищ старший прапорщик, — еще раз повторил Коляда, находясь, судя по всему, в состоянии грогги. — Не знаем, как это случилось, но, поверьте, мы не специально.

Но тот ему ничего не ответил. Уже стоя в дверном проеме, Коляда услышал фразу, заставившую его вздрогнуть.

— Ну и пусть. Так оно, наверное, будет лучше.

Некоторое время ефрейторы шли молча, разговаривать ни о чем не хотелось, настроение было препаршивое. Косовец и Коляда расстались на Майванде. Первый, запрыгнув в дожидавшегося его «козла» с открытым верхом, поехал на базар Миндаи выполнять офицерские заказы, а второй двинулся в противоположном направлении, собравшись в кои-то веки навестить своего товарища Мишку Синельникова.

У Мишки на гражданке была хорошая маза, и он мог избежать всей этой афганской катавасии. Папа у него — большая шишка в Курском облисполкоме, поэтому, когда сын, призванный в армию, сам подал рапорт в Афган и этому его желанию никак нельзя было воспрепятствовать, родич сделал все возможное, чтобы упрямого отпрыска определили куда-нибудь подальше от зоны боевых действий.

В Чарикаре Коляда и Синельников сошлись как-то сразу, но уже через месяц Мишку перевели в Кабул, и теперь он служил при морге. Работа у него здесь безопасная, но страшная. Он пакует в металлические ящики с чудовищной надписью «Герметично» «груз двести». По этой причине много и по-черному пьет. В армии это, понятное дело, категорически запрещено, но на пагубное пристрастие Мишки и тех, кто, устроившись сюда также по блату, работает с ним рядом, здесь смотрят сквозь пальцы.

Прежде трижды навещал Коляда друга, и всякий раз тот был пьян в стельку. Не стала исключением и эта, четвертая по счету, встреча. Часы показывали только полдень, а Синельников уже почти не держался на ногах. На вопросы отвечал с трудом, постоянно икал и мало что соображал.

Коляда не переносил мертвецкой, всегда просил Мишку выйти с ним во двор, но заставить сделать его это сейчас практически не представлялось возможным. Поэтому ефрейтору пришлось зайти внутрь. В нос ударил сильный запах формалина вперемешку с гниющей плотью. Синельников сидел на топчане среди развороченных, обгорелых трупов. В морге не хватало простыней, чтобы прикрывать весь этот страх и ужас. К горлу Коляды подкатил тошнотворный ком.

— Вот полюбуйся, братец кролик, что у нас сегодня на обед, — промычал Мишка, еле ворочая языком во рту. — Форшмак к первомайскому столу. Если хочешь, могу подбросить рецепт. Берется мясо отделения советских воинов-интернационалистов в консервной банке БМД и с помощью выстрела из гранатомета доводится до однородной массы. Затем…