Книга Естественное убийство-3. Виноватые - Татьяна Соломатина

– То после вина отлить не забудь, чтобы протрезветь! – поучительным тоном сказал просмолённый дядька, разливая в стаканы.

Сиял под солнцем надраенный медный Куприн. А два взрослых дяденьки тискали друг друга так, как будто вместе прошли Крым и рым.

Ровно через четверть часа Северному стало даже немного стыдно за таковое своё поведение. «То же мне, расчувствовавшийся циник! Хорошо, что тебя никто не видел. Не считая бездомных собак, бездомных котов, вечных тёток-торгашек и недобитых отдыхающих. То есть тебя видела вся Балаклава. Как будто в Балаклаве хоть кто-то может хоть что-то не заметить! Даже если тебе кажется, что ты настолько умён и хитёр, что можешь скрыть всё, что угодно», – бурчал он про себя, у аптеки садясь в такси с крайне свирепым видом.

Около семи часов вечера Северный вошёл в мансарду. Алёна спала на диване. Совершенно бесшумно. Так тихо, что он, затаив дыхание, пересчитал частоту экскурсий её грудной клетки. И выдохнул с облегчением. Она тут же открыла глаза.

– Северный, я сегодня наблюдала, как чайка учила птенца летать. Не совсем маленького, скорее подростка. Ну, насколько я разбираюсь в размерах птиц. Он не умеет летать. И не хочет учиться. Или боится. Она целый день плавала рядом с ним между скал. Выуживала рыбёшку и оставляла её на камне, на который невозможно вскарабкаться. И ему приходилось подлетать… Слегка подлетать, чтобы съесть рыбёшку. Затем она снова и снова терпеливо плавала рядом с ним. Часов за пять он научился подлетать на полметра. Это было удивительно – наблюдать за ними. Если то, что я наблюдала, – всего лишь инстинкт, то пусть красивое слово любовь немедленно станет «всего лишь» инстинктом. Пусть любовь будет инстинктивной категорией, безусловной потребностью человека.

– Пусть, – только и сказал Всеволод Алексеевич.

Алёна Дмитриевна села на диване.

– Чего ты торчишь посреди мансарды? – насмешливо глянула она на возлюбленного. – Смотри, тут есть диван, – она похлопала рядом с собой. – Кресла! Стулья! – обвела она помещение рукой. – В конце концов, кровать! – многозначительно подняла она правую бровь.

В восемь часов вечера в банкетном зале собралась довольно-таки мрачная компания, что было неудивительно в данных обстоятельствах. Была даже разодетая во всё чёрное Светлана Павловна, сегодня выписанная из больницы. Сидела она с видом безутешной королевы-матери, и губы её подрагивали в тике сдерживаемого страдания (чем наглым образом пользовалась неуместная алая помада, предательски растекаясь по давно уже несвежим старушечьим губам). Младшая сестра её, хозяйка гостевого дома Маргарита Павловна, сидела за соседним столиком. С волосами, гладко забранными в хвостик на затылке самой простой резинкой, которой она обыкновенно перевязывала пачки денег, передаваемые прорабу. В такую же резинку были забраны пропавшие из-под подушки Василия Николаевича двадцать тысяч гривен. Одета Маргарита Павловна была в ситцевое платье в мелкий блеклый цветочек, чем явно вызывала неудовольствие старшей сестры.

– Никогда в соответствии с поводом одеться не умела! – шипела Светлана Павловна.

– За что вы так ненавидите младшую сестру? – спокойно спросил её Всеволод Алексеевич.

Светлана Павловна не удостоила его ни ответом, ни взглядом, а лишь достала из сумочки носовой платочек и нервически промокнула ими густо накрашенные глаза.

– Меня чуть не убили, а ты позволяешь!.. – обратилась она в сторону столика младшей сестры.

– Да заткнитесь вы! – внезапно вскочила из-за своего столика, за которым она сидела вместе с мужем, сыном Маргариты Павловны и покойного Василия Николаевича, Алексеем Васильевичем, Лизанька. – Вы! Насквозь фальшивая дрянь, спящая и видящая, как умирает ваша младшая сестра, оставив вам всё! Вы всех тут ненавидите. И мою свекровь, и моего мужа, и даже… – Голос Лизаньки дрогнул. – Даже маленького Сашку!

– Уж про «маленького Сашку» помолчала бы! – взвизгнула Светлана Павловна. – Рита, да что же это такое?! До каких пор ты будешь позволять меня оскорблять? Из-за надутого индюка, – она кивнула в Северного, – меня селят в самом мрачном, самом неуютном номере, я…

– Тётя Света, заткнись, – коротко кинул ей казавшийся практически безучастным Алексей Васильевич.

– А ты мог бы явиться в чём-то более приличном, чем шорты!

– Северный, – прошептала Всеволоду Алексеевичу, наклонившись к самому уху, Алёна Дмитриевна. – Если бы не моё ужасающее – каюсь – любопытство, я ни за что не присутствовала бы на этом сборище. Если это и есть так называемые нормальные люди, то…

– Что за шум, а драки нет?! – поинтересовался ввалившийся в банкетный зал полковник Шекерханов.

Пока Соловецкая интимно делилась с Северным впечатлениями, Светлана Павловна не только не заткнулась, но и продолжила разбрасываться обвинениями в адрес Маргариты Павловны, племянника, Лизаньки и всех прочих, включая покойных Василия Николаевича и Петра Павловича.

– Всеволод Алексеевич, с каких это пор у тебя подозреваемые шалят? – дружелюбно и даже как-то неуместно игриво адресовался он к Северному.

Судмедэксперт встал навстречу старому другу, и они пожали друг другу руки.

– Подозреваемые – не моя епархия, Александр Иванович. Моя аудитория никогда не шалит.

– Напоминаю всем, – тихо прошелестела со своего места Маргарита Павловна, – что у меня погибли муж, брат и… – она чуть запнулась. – И пропал внук.

– Да, пожалуй, наш с Александром Ивановичем незатейливый солдатский юморок как-то не к месту. Простите, Маргарита Павловна, – извинился за них обоих Всеволод Алексеевич. – Вы принесли то, о чём я вас просил?

– Да. – Маргарита Павловна убрала аккуратно сложенные на столе руки. На скатерти оказалась фотокарточка Павла Левентова, её младшего брата, некогда без вести для неё пропавшего.

Всеволод Алексеевич взял карточку и передал её полковнику. Слегка уважительно кивнув – мол, тебе и карты в руки, – Северный вернулся на своё место рядом с Алёной.

– Кому-нибудь из вас известно что-нибудь об этом человеке? – спросил Шекерханов, предъявив фотографию собравшимся.

– Всем из нас, – ехидно выступила первой Светлана Павловна, – известно об этом человеке. Это наш с Марго сводный братишка, плод любви нашей маменьки и того гнусного татарина, за которого она выскочила замуж сразу после самоубийства отца. Бросила нас с Петькой на произвол судьбы и укатила себе в Казахстан, прихватив с собой только любимую Ритку. Ритка была ему, как мать, а он укатился в Москву и знать про неё забыл. Это она его карточку в альбоме хранит, никак не налюбуется, не наплачется. Только не говорите, что он нашёлся и теперь претендует…

– Спасибо, Светлана Павловна, – оборвал её полковник.

– Левентов был грек, а не татарин, – тихо сказала Маргарита Павловна.

– Да какая разница! – прошипела Светка.

– Вам известен этот человек? – подошёл Шекерханов к столику Алексея Васильевича и Лизаньки. – Посмотрите внимательно.