Книга Отроки до потопа - Олег Раин

И пусть смотрят! У них-то девчонок таких никогда не будет. То есть все знают, где и каких девчонок они хомутают. А вот нормальных — хрен когда обломится!..

Уже приближаясь к дому, Серега вдруг вспомнил, что Анжелка жила за семь кварталов от школы, практически в другом районе. Мысль была не самой благородной, но почему-то обрадовала. Ева-то обитала совсем рядом — буквально в соседнем подъезде. Значит, и провожать ее будет проще простого. И в гости можно бегать хоть каждый день.

Перед тем, как проститься, они переглянулись. Уже как старые друзья, как заговорщики, объединенные общей тайной. Серега понимал, что выглядит дураком, но все же не удержался.

— Теперь моя семья стала больше, — сказал он. — Ленка, мама и ты.

Она не ответила, но пальцы в его руке отчетливо дрогнули. Да и в глазах что-то такое блеснуло. Странная это штука — разговаривать глазами! До сегодняшнего дня ни о чем подобном Серега не слышал. И в телепатию, если честно, не верил. Оказалось, все существует на самом деле. Кстати, и мелкая Ленка все тут же и подтвердила. Потому что уловив общее настроение, немедленно вцепилась в Евину ладонь.

— Да ведь ты же у нас ни разу не была! Сережка, давай ее в гости позовем. Я чай с ней буду пить, всех своих кукол покажу. С хомячкой нашей познакомлю. Ева, ты же, правда, к нам не ходила!

Серега и сам подивился, отчего такая простая мысль не пришла ему в голову. Зачем расставаться, когда можно не расставаться? Разве логично разбегаться в такие славные минуты?

Другая на ее месте наверняка бы отказалась. Мол, хорошего помаленьку, и все такое. Но Ева согласилась. Легко и просто. Ее в самом деле, не тянуло домой. Почему, Серега не стал ломать голову. Может, зря, а может, и нет…

А потом было знакомство с сонной хомячихой — шустрой, пушистой и черноглазой.

— Ее Сонька зовут, — щебетала Леночка. — Потому что весь день спит и спит. Сейчас-то мы ее разбудили, а посади в клетку — снова заснет. Соня, в общем. Зато потом всю ночь шебуршит, ползает, бегает туда-сюда — никакого режима!

После Соньки в ванной общими усилиями отмыли заляпанную в садике курточку Ленки и дружно отправились на кухню. Самое простое было изладить растворимый кофе с медом, творожными сырками и сушками. Ничего другого Серега не обнаружил. Во всяком случае, готового к немедленному употреблению. Он и кофе-то приготовил бы скверное, но помогла Ева. Кофе она сварила быстро и умело. Сама же разлила по чашечкам.

Зато культурно-развлекательной программой уже взялся распоряжаться Сергей. И они лежали втроем на ковре, сдвинув колонки таким образом, чтобы находиться как раз в центре между ними. Серега поочередно включал то Ванессу Мэй с Дидюлей и Агилерой, то итальянцев — Кутоньо, Пупо, Челентано, пультом добивался максимального стереоэффекта. Конечно, старался выбирать самое лучшее. Во всяком случае, придумку с колонками Ева немедленно оценила, поскольку это, в самом деле, было лучше и естественнее наушников. Работал малогерцовый бас, который никакие наушники вообще не брали, получался объем и размытость, характерная для концертных залов. Разумеется, всем троим было здорово. Непоседа Ленка, конечно, то и дело вскакивала. Потанцевав и покружившись по комнате, она снова прыгала между ними и, глядя в плиточный потолок, на несколько минут замирала. А Серега продолжал держать Еву за руку, и это было сродни электрическому контакту. Музыка вытекала из него и вливалась в нее, ощутимыми волнами проходила по локтевым суставам, искрила в пальцах. А может, Сереге это только казалось. И в сотый раз за сегодняшний день он недоумевал по поводу прошлой своей любви. Ведь ту же Анжелку он в дом никогда не приглашал и музыку вместе с ней не слушал. Ему даже в голову подобные мысли не приходили. Да Анжелка, если рассудить здраво, в гости к нему бы и не пошла, наверняка бы стала ломаться. Типа, а что будем делать, что пить-есть, а может, лучше в оперу завалиться или на дискач какой? Короче, чешуя полнейшая. И суперски, что ничего этого не случилось. Потому что теперь рядом была Ева — и даже не рядом, а как бы в нем, в Сереге. В той же ладони, в груди, в голове. То есть не было места, где ее бы уже не было.

В конце концов Ленка упросила включить любимую свою Пугачеву — не позднюю, конечно, а раннюю — еще совсем молодую. Подобно советским комедиям, ее тоже уважал и часто включал отчим. И они с Ленкой тоже зауважали. Потому что песни были, действительно, классные, совсем даже не похожие на ту муть, что распевали с экрана сегодняшние поп-звезды.

…О, одиночество, как твой характер крут,

Посверкивая циркулем железным,

Как холодно ты замыкаешь круг,

Не внемля увереньям бесполезным…

У Сереги леденело под ложечкой и сбивалось дыхание. И ведь никакой дешевой аранжировки, никаких понтов, а плакать все равно хотелось. И на гитаре хотелось подыграть, даже подпеть! Потому что и текст, и голос, и музыка… А молоденькая Алла выпевала уже совсем иное:

…Хочу у зеркала, где муть

И сон туманящий,

Я выпытать — куда вам путь

И где пристанище…

Ковер послушно обращался в море, и слушателей покачивало на незримых волнах — плавно приподымало и опускало в ложбины меж хрустальных накатывающих из-за горизонта валов. Спины холодила океаническая глубина, становилось жутковато и здорово.

…И будет жизнь с ее насущным хлебом,

С забывчивостью дня.

И будет все, как будто бы под небом

И не было меня!..

Серега, конечно же, снова вспомнил отца — прямо как током ударило. В голове замелькали картинки-фотографии, сверкающие мгновения прошлого. Кого-то, вероятно, вспомнила и Ева, потому что пальцы ее стянуло судорогой. Даже Ленка под цветаевские стихи больше не вскакивала — лежала притихшая. Зато, дождавшись песенки про детство, немедленно принялась их тормошить.

— Ну, чего же вы! Вставайте. Хватит валяться.

Они неохотно поднялись.

— Это же моя любимая, под нее обязательно надо танцевать!

— А в самом деле? Можно и потанцевать… — Ева шагнула к Сергею, и он несмело обнял ее за талию. В сущности, он впервые танцевал с девочкой. Такой уж это был день. Все сегодня у него получалось впервые: целоваться, слушать втроем музыку, танцевать. Что было лучше и приятнее, он затруднился бы сейчас сказать. Происходящее напоминало сказку, и все было по-своему здорово. Серега просто плыл по течению. Молочно-теплой, окруженной кисельными берегами реки.

Ева положила ему голову на плечо, и Сергею живо припомнилась акварель, где художник изобразил на лугу двух лошадей. Они не паслись и не гуляли, — просто стояли, упокоив головы на спины друг другу. Где-то далеко на горизонте свечей догорало апельсиновое солнце, и лошади были уже не лошадьми, а силуэтами — темными, неподвижными, бесконечно влюбленными. От картины веяло бесконечной печалью. Потому что ясно было — с последним солнечным отсветом все исчезнет: полоска горизонта, мягкий луг и два нашедших друг друга создания. Нечто подобное происходило и сейчас. Пугачеву сменили «Скальпы», а затем «Скорпы», но и эти пели о чем-то похожем. Гудели электрогитары, тянул мелодию тенор, и Серега точно знал: это все не вечно. Пройдет три-четыре минуты, может быть, полчаса, и чудесный вечер приблизится к финишу. Ева поднимет голову, расцепит пальцевый замочек на его шее, и наваждение пройдет.