Книга Наркомент - Сергей Донской

– Никто не спорит. – Я пожал плечами. – Скоро я тебя высажу, и ты доберешься домой сама.

– Сама? Но мы же эти… как их? Подельники.

– Хуже, – усмехнулся я. – Много хуже. А чтобы не стало совсем скверно, ты выйдешь, поймаешь «бомбилу» и покатишь в Курганск сама.

– А ты?

– Я? У меня остались здесь кое-какие незаконченные дела. Справлюсь с ними и займусь вашими.

– Для этого нужно сначала вернуться, – мрачно напомнила Верка.

Я промолчал. Дорога вывела «Сааб» на распутье, и мне пришлось решать, в каком направлении податься дальше. Я выбрал более накатанный путь, ведущий через центр Новотроицка к трассе. Это был наиболее вероятный маршрут следования серебристого «Мерседеса».

– Ты вернешься? – настойчиво повторила Верка.

– Обязательно! – ответил я с убежденностью, которой у меня вовсе не было.

Через минуту мы попрощались. И уже отъехав от Верки на такое расстояние, что она превратилась в маленькую одинокую фигурку, я с горечью вспомнил, что удачи она мне не пожелала.

– Ни пуха, ни пера, – сказал я своему зеркальному отражению. И сам себе ответил: – К черту!

3

Приметный «Сааб» я оставил на открытой платной стоянке примерно в полукилометре от выбранной заправки. Обратно вернулся пешком – самый обычный среднестатистический россиянин в несколько мешковатой одежде.

Заправка была в самый раз, новенькая, яркая, как картинка. Обширный навес на колоннах, забитый всякой цветастой всячиной магазинчик, рекламные щиты и провисшие в безветрии фирменные стяги. Все вместе носило универсальное название «Космос» и было выдержано в фиолетово-белых тонах, даже два одушевленных заправщика, обряженных в соответствующие курточки и фуражечки с белыми логотипами. Почему-то при виде их мне вспомнились цирковые шимпанзе, такие проворные и забавные в человеческой одежде.

Лица у обоих парней раскраснелись от морозца, плохо гармонируя с общим «космическим» стилем. Работы у них поутру было немного. Когда я проходил мимо, заправщики просто топтались на месте и уныло травили расхожие анекдоты про «новых русских» и старых евреев.

При мне имелся «зауэр», который я пока что не выставлял напоказ, и невинный пластиковый пакет с двумя бутылками водки. Она предназначалась для согрева, но не для моего.

Я занял позицию позади заправочного комплекса, где имелась уборная все того же фирменного бело-фиолетового колера. К ней вела расчищенная дорожка, по которой сотрудники заправки могли в любой момент добраться до вожделенного сантехнического оазиса. Особенно часто дорожкой должны были пользоваться парни в форменной одежде, торчащие целый день на холоде. Наверняка они делали это поочередно, чтобы не оставлять рабочее место без присмотра.

Мороз пощипывал нос, холодил щеки. Рукам в карманах было тепло, а ногам я не давал стоять на месте, заставляя их притопывать или вышагивать в разных направлениях. У дорожки их было два: северное и южное. Но, куда бы я ни обращался лицом, взгляду не удавалось зацепиться ни за что существенное. Заправка, в соответствии с какими-то нормами, была расположена вдали от жилых строений, поэтому было здесь безлюдно и тихо. Машины, проносившиеся по трассе, да неопрятные черные вороны – вот и все разнообразие, вносимое в серый провинциальный пейзаж. Даже неба над головой не имелось – просто бесцветное пространство, раскинувшееся вокруг.

Мое ожидание продлилось около получаса, и я приятно оживился, увидев парня в фиолетовой тужурке, рысцой направляющегося в мою сторону. Сам я был ему неинтересен, спешил он не на встречу со мной, а в сортир, так что мое дружелюбное приветствие было оставлено без ответа.

Встав на пути торопыги, когда он возвращался, сделав свое дело, я пожурил его:

– Невежливый ты, парень. Почему не здороваешься со старшими?

– А пошел ты, – увидев внушительный пистолет в моей руке, он запнулся и шмыгнул носом. Мне показалось, что ему хочется срочно вернуться в сортир. – Здрас-сть, – запоздало выдавил парень. На него напала нервная икота, мешавшая сохранять хотя бы какое-то подобие независимого достоинства.

– Здравствуй, здравствуй, – отозвался я. Пистолет в моей руке одобрительно кивнул стволом. – Тебя как зовут?

– К-костик, – признался он, а потом зачем-то присовокупил: – Удодов. Ик!

– Вот что, Костя Удодов! Принимай бутылку водки и пей из горла. Можешь закурить. Там, на площадке, уши без курева небось опухли?

Он машинально потрогал уши, посмотрел на пистолет, на протянутую бутылку и не посмел отвергнуть подношение, только несмело предположил:

– Может, после работы, а?

– Сейчас, Костя Удодов. Свинчивай крышечку, смелее. Пойло качественное, импортное. Не отравишься.

– Нам вообще-то не положено… Шеф на дух не переносит выпивших.

– А мертвых? К мертвым он лучше относится? Их дух его больше устраивает?

«Зауэр» дернулся. Покосившись на него, Костя шумно выдохнул воздух и умело запрокинул бутылку, опасливо следя за мной одним глазом. О самых разных психах знал он из нашей просвещенной прессы, но про таких, которые спаивают первых встречных под угрозой оружия, слышать ему явно не доводилось. Он переживал, бедолага. Подозревал, что дармовое угощение выйдет ему боком.

– Ух ты! Ё-мое, – запричитал он, переводя дух, когда бутылка опустела на треть. – Тьфу!

– Не нравится? – я обидчиво прищурился.

– Нет, почему…

– Тогда вмажь еще. За родину, за Сталина.

Глок, глок, глок. Водка забулькала так радостно, словно Костя Удодов был настоящим патриотом и убежденным сталинистом. Или законченным алкашом, что ни тому, ни другому не помеха.

– Ух! Эх!

– Слезу вышибает? А ты закури, – милостиво разрешил я, бросив Косте пачку сигарет и зажигалку.

Приближаться к случайному знакомому мне не хотелось, чтобы он ненароком не возомнил себя героем боевиков. Оружие я не пустил бы в ход даже в случае яростного сопротивления, но Костя не должен был догадываться об этом. Вот и приходилось держать его на расстоянии.

Между тем хмель ударил ему в голову, сделал более общительным и непринужденным. Жадно затягиваясь, он совершенно беззлобно поинтересовался:

– Ты меня ни с кем не спутал, земляк? Что-то не врубаюсь я в ситуацию.

– Все очень просто, – улыбнулся я почти по-свойски. – Ты допиваешь пузырь, потом открываешь новый. Пьешь, сколько влезет. Даром, заметь. А на халяву и уксус сладкий, согласен?

– Ну! А потом что?

– А потом мы вместе пойдем к твоему хозяину. Пожалуешься ему на похмельный синдром, покаешься. И отпросишься домой. Меня представишь как родственника, который заменит тебя на один день.

Костя выпучил глаза, как будто услышал предложение поучаствовать в рейде по уничтожению чеченских боевиков.