Книга Судьба попугая - Андрей Курков

Марк Иванов, закутавшийся в шинель, прижимал к себе зачехленную клетку с Кузьмой и вместе с ней подпрыгивал на пружинистом заднем сиденье машины. Рядом с ним подпрыгивал на ухабах товарищ Парлахов — «приставник» от ЦК. Приставил его к артисту товарищ Урлухов. Сказал, что для охраны и помощи, но теперь, после первых пяти выступлений в этих бессрочных «тыльных» гастролях, Иванов уже точно знал, для чего рядом с ним постоянно находится этот немногословный и неулыбчивый человек.

Перед первым же выступлением «приставник» предупредил артиста, что теперь перед въездом на каждый оборонный завод или объект придется Марку одевать с его помощью наглазную повязку, чтобы случайно не увидел он то, что ему, как человеку постороннему, видеть не положено. И с тех пор началось: еще забора заводского не видно, а «приставник» Парлахов уже натягивает на глаза Иванову черную тряпичную повязку и дальше сопровождает его уже как слепого — под руку по лестницам, под руку на сцену или просто на невидимую площадку, где Кузьме определили читать. Все под руку аж до очередного случайного транспорта, который повезет их в следующее место, где самоотверженно трудятся бойцы невидимого тыла.

В этот раз с транспортом им повезло: прокурор спецколлегии, оказавшийся на том же объекте, предложил отвезти их в Соликамск. Прокурор ехал со своим шофером, молодым парнем очень угрюмого вида. Расстояние от Молотова до Соликамска было неблизким, но об этом Марк не задумывался. Он был счастлив, что мог видеть своих попутчиков, что мог заглядывать через стекло дверцы на сгущающуюся вокруг машины темень. Глаза Марка так устали от повязки, что теперь даже темень казалась излишне яркой и вызывала неприятную резь. Но жаловаться было некому и незачем. Все-таки война.

«Газик» выдавил колесами треск из досок деревянного моста.

Марк оживился, прильнул-прижался носом к стеклу дверцы.

Где-то далеко мелькали огоньки, и их едва заметное отражение дрожало на далекой воде.

— Что за речка? — спросил Марк, уткнувшись взглядом в спину шофера.

— Косьва, — ответил прокурор. — Далеко еще. Мост и речка остались далеко позади, и только ночь их сопровождала, не отвлекаясь ни на мгновение.

«Приставник» Парлахов уже похрапывал и даже на ухабах не просыпался. Сидевший впереди прокурор, может быть, и не спал, но был он как-то внутренне сосредоточен и, наверно, даже не обращал внимания на то, что его куда-то везут, что он едет по этой ночной разбитой дороге в далекий Соликамск.

Только шофер уверенно выкручивал баранку, объезжая на ходу особо глубокие рытвины. Иногда он дергал плечами и крутил головой, чтобы размять затекшую шею, Назад он не оборачивался.

Марк вздохнул огорченно — одиноко ему стало. Вздохнул и закрыл глаза. Только руки посильнее обняли зачехленную в хорошую шинельную ткань клетку со своим близким боевым товарищем, пожалуй, единственным родным существом.

В Соликамск приехали лишь на следующий день к вечеру. Попрощавшись с прокурором и шофером, и остались одни среди серого, почти невидимого в темноте города.

— Стой здесь и никуда не отходи! — приказал Марку «приставник» и нырнул в темень.

Марк стоял и медленно коченел, все так же прижимая к груди зачехленную клетку.

— Как ты там, Кузьма? — дрожащим голосом спросил он. Из клетки никакого шума не доносилось, и это встревожило Иванова. Подумал он было расчехлить клетку и заглянуть туда — жив ли его товарищ, но тут же сообразил артист, что это вдвойне опасно для попугая, и не стал этого делать.

Не стал, а все-таки нервничал, сам замерзая. Боялся, что найдут они какойнибудь ночлег, там расчехлит он клетку — а Кузьма мертвый!

— Ну пошли! — прозвучал рядом голос «приставника» Парлахова.

— Куда? — спросил Марк.

— Сорок пятый рабочий барак энского завода, понятно?

— Да. — Марк кивнул и, высмотрев в темноте Соликамска фигуру «приставника», пошел за ним следом.

Барак был деревянный и имел два шатких этажа. Гниловатая лестница так трещала под ногами, будто вот-вот готова была провалиться.

Старушка, которая со свечой вела их в служебную комнатёнку на втором этаже, приговаривала на ходу: «Только там окна фанерой забиты, голубчики… фанерой забиты, так што ногами лучче к фанере, к окнам… а не то просквозит…» Поставив свечу на табурет, старушка ушла. Марк первым делом проверил, жив ли попугай. Оказалось, что жив. На радостях Иванов даже не обратил внимания на отсырелость набитого соломой матраца. Залег на него, не раздеваясь, прямо в шинели, и стал ждать сна.

Утром проснулся от какого-то шума, доносившегося с улицы.

Парлахова не было. Протерев глаза рукой, Марк полез в вещмешок, достал оттуда кулек со смешанным зерном и мерный пятидесятиграммовый стаканчик, зачерпнул им зерна и высыпал в кормушку клетки.

Кузьма с печалью во взгляде посмотрел на свой паек военного времени. Потом глянул и на хозяина.

Марку почему-то стало стыдно, хоть никакой вины в этот момент перед птицей не имел. Зачерпнул еще полстаканчика, добавил Кузьме и вышел из комнатенки на поиски воды.

Пока нашел старушку и взял у нее кружку ледяной воды, прошло минут пятнадцать.

«Приставник» уже сидел на своей лавке, покрытой таким же набитым соломою матрацом. Сидел и, видимо, ждал Марка.

— Концерт в пересменку, в час дня, — сказал он. — Позавтракать разрешили в рабочей столовой в тринадцатом бараке…

Марк обрадовался, услышав о завтраке. Обычно приходилось обходиться одним обедом.

— …но там будут завтракать три засекреченных инженера, так что придется повязку одеть… — закончил свое сообщение Парлахов.

Иванов тяжело вздохнул — есть с завязанными глазами ему еще не приходилось. Но есть хотелось.

Оставив птицу в комнатенке, Парлахов и Иванов отправились на поиски тринадцатого барака. Искать долго не пришлось. Перед тем, как войти в одноэтажное деревянное зданьице, «приставник» натянул на глаза Марку повязку.

— Что-нибудь видно? — спросил он.

— Правый немножко видит… — признался Иванов.

— Вверх видит или вниз?

— Вниз.

Парлахов подтянул повязку книзу.

— А теперь? — спросил он.

— Теперь ничего не видно.

— Ну, цепляйся и пошли! — скомандовал «приставник».

По привычке Марк взял Парлахова под руку.

— Ступенька! — предупреждал «приставник» по дороге в рабочую столовую. — Осторожно, порожек! Так. Я тебя сейчас посажу вот… тут опускайся. Да опускайся же!

Марк медленно приседал, желая как можно быстрее наткнуться задницей на табурет. Наконец наткнулся. Расслабился.

— А что там на завтрак? — спросил он.

Но никто ему не ответил. Видно, Парлахов уже пошел к окошку выдачи пищи.