Книга Слово наемника - Евгений Шалашов

Сколько их, человек сорок? Ерунда! Главное, чтобы цеп выдержал! Сколько смогу убить – убью!

Так вот я и дошел до Надвратной башни. Около закрытых ворот стояло с десяток стражников.

– Н-ну! Что стоим? – сказал я неласково, выискивая глазами тех, кого надо «валить» в первую очередь. – Ворота открывайте!

– Сдавайся! – храбро выкрикнул один из городских ополченцев, уставя в меня алебарду.

– Ворота откроете, останетесь живы, – хмуро сказал я, поигрывая цепом. – Парни, вы меня знаете… Н-ну? Почему ответа не слышу?

– Знаем, – мрачно отозвались латники.

– Сдавайся! – снова выкрикнул храбрец.

Я глянул на ретивого служаку и хмыкнул:

– Дайте придурку по шее, пока я сам ему не дал…

– Да я… – начал было храбрец, но не закончил…

Стоящий рядом латник перехватил его оружие и направил в землю, а другой треснул по каске так, что железо зазвенело.

– Э, а вы чего? – в растерянности проговорил храбрец.

– Тебе что – жить надоело? Это – Артакс! – назидательно сообщил ему товарищ.

– И что? – не понял парень.

– А то, что он от тебя мокрое место оставит, да еще и от нас за компанию, – бросил ему один из стражников и пошел к барабану, на который наматывались цепи подъемного моста.

– Чего стоите? Помогайте… – кивнул я остальным.

Латники, переглянувшись, пошли выполнять команду. Храбрец (явно из новичков и, скорее всего, из крестьян), похлопал глазами, а потом побежал к товарищам.

Через пару минут поднялась решетка, а через три опустился подъемный мост.

– Спасибо! – поблагодарил я стражников и пошел к выходу. Уже в воротах обернулся и сказал: – Парни, когда я выйду, можете снова все поднять. А Лабстерману скажите, что никто тут не проходил.

Прикидывая – а не захватить ли мне что-нибудь из оружия стражи – решил, что не стоит. Вычтут из их жалованья… А парни сделали для меня доброе дело.

Вскинув на плечо орудие для обмолота, я бодро зашагал по дороге, делая вид, что я тут так, погулять вышел. А за спиной раздались лязг поднимаемых ворот и звон цепей…

Смешно! Идиотский план (вернее, отсутствие оного!) сработал…

Я шагал, отчаянно надеясь, что сумею отойти от стен Ульбурга как можно дальше. Нужно миновать пепелище, бывшее некогда пригородом (я же его и приказал сжечь!), а потом дорога пойдет по лесу. Даже если вышлют конных (кавалерии в городе нет, а бюргеры – скверные наездники), все равно – в лесу можно не опасаться погони.

Пепелище прошел, на дорогу вышел. И как дальше? До оговоренной встречи с разбойничками время у меня еще есть. Даже если идти пешком, за неделю дойду. Вот только как идти без еды и без денег, в лохмотьях? Можно, конечно, снова «побыть» нищим бродягой, пособирать милостыню. Как-нибудь осилю дорогу. Но тут в голову пришла интересная идея – где-то неподалеку должна быть ферма, унаследованная Утой и ее сестрами. А как туда добраться, «майн либер фрау» мне рассказывала. Почему бы не поговорить с дамами?

Отыскать ферму труда не составило. За живой изгородью – огородик и дом. Такие дома строили лет пятьсот назад. Не фахверковый 1, а из настоящего камня. Вместо окон – дыры, через которые неохотно выходит дым и куда не заглядывает солнце…

В тысяча втором году от воцарения Спартака Первого пресекся род Спартиотов. И, как водится, началась борьба за власть. Вначале – между близкими и дальними родственниками, потом между потомками тех, кого первый император помиловал. Родственники перебили друг друга быстро, и уже никто и не помнил, чей потомок рвется сейчас к имперской короне и какое он имеет на нее право.

Солдаты возводили на престол своих командиров, а потом их убивали. Имперские наместники объявляли себя императорами, но и их убивали. Ну а потом (как водится!) империя рухнула! Одни центурионы становились герцогами, другие – королями и начинали воевать друг с другом. Разрушались старые города и возводились новые. Бывшие колоны обращали в рабов имперскую знать, а те отчаянно сопротивлялись. Армии дезертировали, а солдаты превращались в воров и убийц. Везде царил хаос! Множество мелких и крупных разбойничьих отрядов сновали туда-сюда, грабя и уничтожая все на своем пути.

Все на свете кончается. Закончились и смутные времена, длившиеся почти сто лет. Слабые и малодушные правители исчезали, а на их место пришли имевшие твердую волю и жесткую руку. Определились границы королевств и империй, новые города пытались организовать свою жизнь на манер эллинских полисов.

Крестьянам, которым повезло выжить и зацепиться за кусочек земли, приходилось творить чудеса – пахать землю, растить детей, строить дома, похожие на крепости! Вначале жили общинами, помогая друг другу в бедах и каждодневных трудах, но скоро пришлось дробить земли и обустраиваться так, как могли.

Почти сто лет селянин пахал землю, держа одну руку на рукоятке плуга, а другую – на топорище, живя в постоянной оглядке и страхе.

Когда появились новые государства, показавшие свою силу, крестьяне с радостью расставались со свободой взамен на право жить и растить детей!

Шло время. Кто-то становился сервом, навечно привязанным к своей земле, за которую он должен отдавать сеньору марьяж и талью, менморт и девственность невесты в первую брачную ночь. Кто-то учился ремеслу и шел в город.

Но еще оставались дома, напоминавшие крепости, где обитали лишь самые свободолюбивые и упрямые.

Дверь оказалась открыта, а Эльза и Гертруда квасили капусту. Одна орудовала сечкой, а вторая – толкушкой.

Я ожидал испуганных криков, воплей. Но, странное дело… Сестры, кивнув мне, отложили в сторону «орудия труда» и стали наводить порядок на столе.

Не зная, с чего начать разговор, я задал дурацкий вопрос:

– А разве капусту квасят зимой?

– Ей все равно, когда ее квасить, – слегка улыбнулась Эльза. – Лишь бы кочаны были свежие. Осенью было слишком много работы. Приходится наверстывать. Хотите есть?

Гертруда, толкнув сестру в плечо, сказала:

– Эльза, не задавай дурацких вопросов. Конечно, Юджин хочет есть.

От удивления я даже не обратил внимания, что меня назвали по имени. Впрочем, почему бы нет? Пусть будет Юджин.

Меня усадили на табурет, вырубленный из пенька, за стол – огромная столешница на трех чурбаках. Кажется, мебель делали в то же время, когда строился дом. Все громоздкое, неподъемное, но – надежное.

Жилье состояло из одной комнаты. В углу – огромный очаг, сложенный из дикого камня, накрыт решеткой. Трубы не было, а дым не спешил уходить в крошечные окна. Полка с кастрюлями и прочей посудой. Ларь для продуктов.

У очага висел шест с нанизанными на него хлебцами. Мне почему-то всегда нравились черствые ржаные хлебцы, считающиеся крестьянской пищей. Помнится, в замке я украдкой таскал их в свою комнату, доводя до белого каления прислугу, выметающую крошки из моей постели…