Книга Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века - Олег Валентинович Ауров

главе с алькайдом (местным шателеном) постановила исполнить королевскую волю, обязалась следовать соглашению и скрепила его оммажем, принесенным сеньору пятьюдесятью лучшими (mejores) и наиболее уважаемыми (homes boos) горожанами.

Похожий акт зафиксирован и грамотой, происходящей из Сантьяго-де-Компостелы (Галисия), в которой содержится текст вассального контракта горожан, заключенного с епископом доном Родриго в 1311 г. Представители консехо принесли ему «оммаж… в руках и клятву на святых Евангелиях» (omenaie en… manos et juramento a los stos. euangelios), признав его сеньором города, а себя — его вассалами[590], со всеми правовыми последствиями принятия этого статуса, включая подчинение установленным в документе санкциям.

Следует обратить внимание на тот факт, что правовая природа этих коллективных оммажей горожан не имеет принципиальных отличий от оммажей знати, описанных в нарративных текстах соответствующего периода[591]. Однако И. Грассотти, разбирающая эти тексты в своей известной работе, рассматривает их как исключительные случаи, мотивированные экстраординарными причинами[592]. Я не склонен присоединяться к этому мнению, в особенности в том, что касается грамоты из Сантьяго-де-Компостела. Однако приходится признать, что свидетельства, подобные приведенным, весьма немногочисленны. Применительно к описанному периоду к ним можно добавить еще два комплекса грамот из архива городка Альба-де-Тормес, расположенного недалеко от Саламанки. Они фиксируют вассальные контракты, заключенные горожанами с их сеньором — магнатом Диего Гомесом де Кастаньеда в 1317 и 1323 гг.[593] (впрочем, оба этих акта документированы достаточно подробно). Однако факт существования соответствующих грамот не дает автоматического ответа на вопрос о том, были ли акты принесения коллективных оммажей исключением или правилом и практиковались ли они на других территориях Кастильско-Леонского королевства.

Последнее замечание выглядит особенно значимым, поскольку тексты, приводимые И. Грассотти, относятся к области Галисия, тогда как грамоты из Альбы де Тормес изданы на землях Леона. В любом случае речь не идет о Кастилии. Однако означает ли это, что искать кастильские примеры бессмысленно? Разумеется, нет. Надо учесть неоднократные упоминания в хрониках об актах принесения коллективных оммажей горожанами кастильских, а не только леонских и галисийских городов; к сожалению, речь идет лишь об упоминаниях, тогда как важные детали хронистами опускаются[594]. Еще одним доводом в пользу продолжения исследования является то, что применительно к более позднему периоду, начиная с последней трети XIV в., т. е. к эпохе династии Трастамара, утвердившейся после долгих усобиц, гибели короля Педро I Жестокого (1350–1369) и воцарения его незаконнорожденного брата Энрике II Трастамарского (1369–1379), сохранился достаточно значительный массив документов, которые фиксируют коллективные оммажи кастильских консехо, принесенные их сеньорам. Очевидно, что позднее интересующего нас периода подобные акты несомненно являлись нормой, а не исключением. Это касается также Сепульведы и Куэльяра. По меньшей мере с 1394 г.[595] коллективные оммажи регулярно приносились каждому новому сеньору как первого, так и второго консехо.

Сказанное, впрочем, автоматически вовсе не означает, что подобные акты не происходили в обоих городах и ранее XIV в. В определенной степени факт поздних упоминаний куэльярских и сепульведских коллективных оммажей может быть объяснен относительно низкой степенью сохранности общинных документов эпохи высокого Средневековья, поскольку муниципальные архивы в обоих городах оформились не ранее XV в.; естественно, грамоты более позднего времени сохранились намного лучше. Разумеется, лишь этого замечания недостаточно для того, чтобы уверенно констатировать: и в Сепульведе, и в Куэльяре (так же, как и в других городах Кастилии) коллективный оммаж был правилом уже в XIII в. или даже ранее. Необходимо также учесть неоспоримый факт присутствия новых реалий, утвердившихся в Кастилии и Леоне в эпоху Трастамара, и прежде всего тех, которые вовсе не отмечаются ранее.

Так, и сепульведские, и куэльярские позднесредневековые документы, фиксирующие акты принесения коллективных оммажей, среди прочего упоминают и такую категорию местных должностных лиц, как рехидоры. Но хорошо известно, что этот институт утвердился не ранее середины XIV в.[596], причем и тогда он не сразу получил широкое распространение. Не случайно, например, в Сепульведе рехидоры впервые упоминаются лишь в 1373 г.[597], а в Куэльяре и того позднее, в 1401 г.[598] Это игнорировать невозможно. Однако нельзя не обратить внимания и на то, что в интересующих нас документах из местных архивов рехидоры фигурируют не изолированно, а наряду с другими сепульведскими и куэльярскими должностными лицами — алькальдами, альгуасилами, нотариями, «добрыми людьми» (omnes bonos), т. e. с теми, присутствие которых отмечается в обоих городах, по меньшей мере с середины XII в. Резонно предположить, что до середины XIV в. оммажи совершались без рехидоров, отсутствие которых едва ли могло принципиально изменить правовой смысл контрактов.

Кроме того, надо учесть, что ни тексты, ни словесные формулы, ни ритуалы, связанные с принесением коллективных оммажей, никогда не были полностью унифицированы: достаточно сравнить содержание приведенных выше документов из Луго, Сантьяго-де-Компостелы и Альбы-де-Тормес, чтобы в должной мере понять этот факт. Но различия в деталях не противоречат факту сходства основного содержания всех перечисленных соглашений. Важнейшие черты этого сходства могут быть представлены следующим образом:

1) их содержание включает вассальные обязательства (прежде всего признание самого юридического факта вассалитета) и санкции, которые устанавливаются применительно к нарушителям таковых (что, впрочем, соответствовало общей форме контракта, присутствовавшей уже в римском праве);

2) соглашения оформляются двояко: во-первых, путем ритуальной процедуры (включающей краткие словесные формулы, аналогичные по содержанию «stipulatio» римского права, «immixtio manuum», торжественную клятву на Евангелиях и др.), совершаемой после публичного провозглашения (перед созванным на сход консехо и в присутствии сеньора) согласованного сторонами текста; во-вторых, посредством составления письменного документа (грамоты), верифицированной в соответствии с нормами нотариального формуляра, т. е. знаком и подписью нотария, внесшего документ в свой регистр, подписями свидетелей и, наконец, скрепленного печатями консехо и сеньора. Это двоякое оформление отражало факт временного сосуществования двух правовых систем — средневековой, основанной на правовом обычае, ритуале и устных формулах, и новой, связанной с обязательным составлением письменного текста, соответствующей правовой казуистикой, и следующей нормам, выработанным в процессе рецепции jus соmune, т. е. университетского римского и канонического права;

3) ритуальные жесты и символы, а также правовые действия, зафиксированные документально, отражают три главных этапа фиксации отношений вассалитета — оммаж, клятву вассальной верности и инвеституру[599] (последняя либо упоминается непосредственно, либо подразумевается контекстуально).

Мы убеждены, что при экстраполяции информации поздних сепульведских и куэльярских свидетельств на явления более раннего периода прежде всего следует принимать во внимание три изложенных пункта. Каждую же позднюю деталь необходимо последовательно сравнивать с более ранними (пусть и чрезмерно краткими) описаниями ее аналогов, содержащимися в источниках (главным образом нарративных). По-видимому, это единственный способ интерпретации, корректный с методологической точки зрения.

* * *

Итак, в соответствии с нормами королевского права эпохи Альфонсо