Книга Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы. - Александр Владимирович Пыжиков

управленцев, делала ставку на профессиональную компетенцию, дефицит которой всегда остро ощущался в России. О роли Думы в общей системе власти позволяют судить свидетельства, которые использовались учёными гораздо реже, чем широко известные партийные источники. По сути, от народных представителей никто не ожидал особой государственной мудрости; от них требовалось знакомство с житейскими потребностями, которые необходимо полнее учитывать в управленческих процессах[951]. Но они этих надежд не оправдали, оказавшись заложниками партийных пристрастий. В соответствии с ними строились многочисленные думские комиссии, предназначенные для реальной отраслевой работы. Эти комиссии были большие (по 66) и малые (по 33 человека), места в которых распределялись между партиями[952]. Расклады в комиссиях представляли собой Думу в миниатюре, с большой точностью отражая её общеполитическое лицо[953].

В нижней палате практиковалось так называемое многоэтажное прохождение законопроектов, когда один документ направлялся в несколько комиссий. Правительственные бюрократические учреждения, которые ругали все кому не лень, по сравнению с ними выглядят куда более эффективными. Судя по воспоминаниям, организация работы в Думе была поставлена крайне неудовлетворительно: к назначенному часу на заседания никто не собирался, и прибывшим вовремя чиновникам министерств обычно приходилось подолгу ждать (например, министр торговли и промышленности С.И. Тимашев постоянно участвовал в деятельности четырёх комиссий: финансовой, бюджетной, по делам торговли и законодательных предположений[954]). Отсутствующих думцев разыскивали в саду и по окрестным заведениям общепита, а если и эта мера ни к чему не приводила и кворум не набирался, заседание переносили, и поездка в Таврический дворец оборачивалась напрасной потерей времени[955]. Во время заседаний обнаруживалась крайне слабая осведомлённость членов комиссий в вопросах, по которым они должны были принимать решения. Часто кроме докладчика и ещё двух-трёх депутатов никто даже не читал подготовленных министерством документов. Положение усугублялось тем, что думцы, как правило, состояли сразу в нескольких комиссиях и перебегали из одной в другую, улавливая из докладов лишь обрывочные сведения. Это, впрочем, нисколько не мешало им высказывать часто в безапелляционной форме свои «компетентные» мнения[956]. Даже в ключевой думской комиссии — бюджетной — из шестидесяти с лишним членов в заседаниях участвовала в лучшем случае треть. И только усилиями её многолетнего председателя М.М. Алексеенко удавалось обходиться без серьёзных скандалов[957]. Кстати, именно глава бюджетной комиссии стал наиболее влиятельным членом нижней палаты, теснее всего контактирующим с кабинетом министров. Премьер В.Н. Коковцов не скупился на публичные похвалы по поводу бюджетных слушаний, где многие депутаты получили необходимые навыки, «сумев отделить второстепенное от главного, исправить, что казалось на первый взгляд несовершенным…»[958] Однако пример с Алексеенко следует признать скорее исключением. Так, в отличии от него председателю контрольной комиссии Госдумы И.В. Годневу (врачу из Казани) даже не удалось подступиться к сметам государственного контроля, поступавшим в нижнюю палату. Дополнительных сил, способных освоиться с этой сложной документацией, также просто не находилось[959]. Только перед самым окончанием полномочий Думы третьего созыва удалось рассмотреть отчёт госконтроля по росписи 1908 года, а все пять лет депутаты ограничивались дебатами о желательности реформы этого учреждения[960].

Не лучше обстояло дело и на пленарных заседаниях, по которым общество судило о народном представительстве. Хотя, по официальным данным, количество пропущенных депутатами заседаний составляло в среднем лишь 13–15 % на каждого[961], это не соответствовало действительности. Количество зарегистрированных народных избранников сильно отличалось от числа присутствующих. Многие просто приезжали, быстро расписывались в регистрационной книге и удалялись восвояси; иногда даже расписывались заранее, за следующие дни[962]. Пустые кресла, безлюдные коридоры — типичный думский пейзаж, давший повод для шутки, что скоро в Таврическом дворце останется одна только канцелярия с председателем думы М.В.Родзянко[963]. Обычно депутаты разъезжались по домам задолго до закрытия сессий, а как писали в прессе, «это хуже, чем беззаконие: это преступное равнодушие к своим хозяйским обязанностям в стране. Никто вас, господа законодатели, не тянул на аркане. Сами вы вызвались и согласились быть представителями народа, сами в большинстве усиленно добивались этой чести…»[964] Что было бы с часовым, если бы он самовольно бросил пост раньше положенного? А если бы кухарка или дворник не стали в полном объёме выполнять свою работу под предлогом отдыха?[965] В отличие от народных избранников эти скромные люди не перестают поддерживать хозяйственную жизнь, причём за нищенскую плату, тогда как одна минута запланированных заседаний Госдумы обходится бюджету в 75 рублей. Депутаты, не утруждающие себя исполнением своих обязанностей, просто пускают эти деньги по ветру[966]. Многие ораторы во время пленарных заседаний любили покрасоваться: «каждый лез на трибуну без всякой надобности, чтобы показать, что он не хуже других»; выступления некоторых избранников народа напоминали «сплошную клоунаду»[967]. Общая атмосфера «подобна запою или наркотику… поневоле окутывает вас каким-то дурманом. Постепенно втягиваешься в постоянную суету, сцепление и расцепление комбинаций, игру закулисных влияний, лабораторию сплетен и скандалов»[968]. (В Петербурге того времени, если на улице вдруг поднимался беспорядок, обычно слышалось: «Здесь вам не Госдума!» или: «Я вам не член Думы»[969].)

Очевидно, что в таких условиях работа редко бывала плодотворной и квалифицированной. Конечно, всё это присутствовало и в европейских парламентах, и тем не менее иностранцы, воочию наблюдавшие работу нашей нижней палаты, не переставали удивляться тому, что среди такого количества ораторов так мало тех, кого можно назвать государственными деятелями, пусть и средней руки[970]. В этом смысле Госдума заметно проигрывала, например, английской палате общин, где депутаты обсуждали самые животрепещущие вопросы с «шутливой терпимостью», — это было немыслимо в Таврическом дворце, объятом враждой не на жизнь, а на смерть[971]. Законопроекты то и дело застревали на разных стадиях рассмотрения. Так, к лету 1914 года в стенах палаты скопились законопроекты, касающиеся ассигнований по конкретным статьям расходов. Из них заслушанных в Думе, но не переданных в Госсовет было 9; готовых к рассмотрению на общем собрании — 13; ожидавших заключения бюджетной комиссии — 110; не рассмотренных комиссиями — 113. Причём за ними стояли реальные и неотложные нужды в различных сферах жизни[972]. Принятые же законы выходили в неудовлетворительном состоянии, «поскольку народные представители не отличались особым умением излагать ясно и сообразно законодательной терминологии свои мысли»[973]. Госканцелярии и управлению делами Совмина приходилось отшлифовывать эти тексты, чтобы они могли войти в свод законов Российской империи[974]. Зато большой популярностью у депутатов пользовались запросы в правительство, причём по самым разным и