Книга Невидимые линии. Границы и пояса, которые определяют мир - Maxim Samson

больше в утверждениях, чем в реальности. И он дает конкретное и мысленное выражение того, как разделение может быть произведено где угодно, посредством городской политики, дизайна и дискурса. Это гораздо больше, чем просто дорога.

Это не единственная граница между городом и пригородом, которая ассоциируется с жестким и, казалось бы, неумолимым разделением, уходящим корнями в историю предвзятого городского планирования и политики. Но в других странах мира именно пригороды, а не города, страдают от стигматизации и искажения информации. Мы не можем добраться до следующего пункта назначения из Детройта на машине, поэтому нам лучше лететь. По крайней мере, поскольку мы направляемся во второй по посещаемости город мира, путешествие должно быть простым.

 

*В центре дела - хитроумный эксперимент Гомера Плесси, проверяющий непрактичность закона Луизианы о раздельных автомобилях от 1890 года. Плесси был на одну восьмую чернокожим и, соответственно, классифицировался как чернокожий по закону штата, но имел светлую кожу и поэтому не вызывал подозрений, когда сидел в вагоне "только для белых". После того как он раскрыл свою расовую принадлежность кондуктору, Плесси был арестован и обвинен в нарушении закона. Его ходатайство, которое в итоге дошло до Верховного суда США, было основано на аргументе, что как гражданин США, житель штата Луизиана и человек смешанного происхождения, чье черное происхождение нелегко определить, он имеет право на те же права и привилегии, которые Конституция гарантирует белым гражданам. Однако только судья Джон Маршалл Харлан, который уже успел зарекомендовать себя как защитник гражданских прав меньшинств, выразил несогласие с окончательным решением 7:1 против Плесси.

*Однако с более мягкими проявлениями "редлайнинга" все еще приходится бороться, например, с тенденцией в некоторых местах отказывать в кредитовании районам, в которых нет банков, что чаще происходит во внутренних районах города, чем в пригородах.

*Латинское слово "один", от традиционного, хотя и неофициального национального девиза США E pluribus unum, означающего "Из многих - один".

 

Баньоны Парижа

Будьте осторожны, стадион находится в Сен-Дени. ...а не в Париже. . . Это очень близко, но поверьте мне, вы не захотите оказаться в Сен-Дени. Это не то же самое, что Париж. Поверьте мне.

Тьерри Анри*

Мягкое сияние исходит от очаровательных магазинов и богато украшенных фонарей, которыми усыпаны улицы Парижа. Вдоль Сены слышны звуки полиглотских комментариев, доносящихся из лодок bateaux mouches (экскурсионных катеров), проплывающих мимо бесчисленных достопримечательностей города. Любимая башня Гюстава Эйфеля, самое высокое здание в мире, построенное к Парижской всемирной выставке 1889 года*, по-прежнему притягивает туристов, пытающихся найти идеальный ракурс для фотографий. В паре километров от Триумфальной арки царит хаос, такси и фургоны с безрассудством мчатся по самой известной в мире кольцевой развязке, а на холме Монмартр начинает собираться толпа посетителей вечерних ресторанов. Хотя Париж получил свое название благодаря своей истории как центр эрудиции и мудрости в эпоху Просвещения, Город огней был одним из первых, кто массово внедрил уличные фонари, а его процветающая ночная экономика продолжает отражать важность потребления и привлекательности в этой кишащей иконе современности, красоты и прогресса.

Но если Париж миллионы людей считают городом любви, то его пригороды, как правило, вызывают гораздо меньше симпатий.США, часто ассоциируются - хотя и не всегда точно - с лиственными улицами, просторными домами, богатыми жителями и культурной однородностью, то в Париже и многих других крупных французских городах они чаще всего представляются как этнически и расово разнообразные, бедные и недофинансированные районы с высотными бетонными монстрами, повсеместной преступностью и безработицей.Банлье -термин, который примерно нейтрально переводится как административная территория, окружающая укрепленную городскую стену, - постоянно изображается как место за границей, где роскошь, экстравагантность и ощущение "шика", которыми славятся французские города, сменяются лишениями, борьбой и подозрительностью. Учитывая, что около 80 % населения Парижа проживает не в самом городе, а в его кварталах, может показаться удивительным, что такой обширный район сохраняет столь суровое клеймо.

Истоки этого психологического разрыва между городом и пригородом, постепенно укрепляемого кирпичом и бетоном, можно найти в XIX веке. Рассматривая красоту Парижа сегодня, легко упустить из виду, насколько удручающим он был в то время. Переполненный, перенаселенный, пораженный болезнями, темный и опасный, он регулярно описывался комментаторами того времени как город les misérables, убогих. В ответ на это император Луи-Наполеон Бонапарт III, племянник самого знаменитого корсиканца в истории, в 1853 году поручил государственному служащему Жоржу-Эжену Хаусману модернизировать устаревший город. Извилистые, мрачные средневековые улицы, которые так легко было забаррикадировать повстанцам - как известно любому поклоннику Виктора Гюго и как убедились городские власти во время нескольких вооруженных восстаний, - были заменены длинными, прямыми и беспрецедентно широкими бульварами, подчеркивающими мощь, монументальность и эффективность. Неуютные трущобы, скопившиеся вокруг центральной части города, были снесены, а их место заняли величественные дома, магазины, аркады, театры и оперные театры, в дизайне которых часто использовались новые строительные материалы, такие как стекло. Были построены парки и скверы, канализации и фонтаны, мосты, акведуки и железнодорожные станции. В общем, город был благоустроен -новая концепция для того времени, - поскольку эстетические ценности, подкрепленные строгими дисциплинарными мерами, вытеснили конкретные потребности и интересы давних жителей. В самом деле, для парижской буржуазии привлекательность проекта заключалась в том, что он позволит изгнать рабочие классы, которые они часто назыles classes dangereuses ("опасные классы"), из желанных центральных районов.

Несмотря на многочисленные преимущества для общественного здоровья и порядка, гаусманизация не была альтруистическим начинанием. Проект Хаусманна привел к тому, что Париж стал богатым, ориентированным на потребление городом, который люди со скромным достатком больше не могли себе позволить. Вместо того чтобы жить во внутренних районах города, как это было характерно для многих представителей рабочего класса в Великобритании и США, они были вынуждены покинуть городскую черту - до тех пор, пока не пережили кровопролитие la semaine sanglante ("Кровавой недели", 21-8 мая 1871 года), во время которой несколько тысяч социалистов-"коммунаров" были убиты в бою или казнены французской армией после кратковременного захвата контроля над городом.* Для парижской элиты эти презираемые группы теперь были вне поля зрения и вне сознания.

И это остается неизменным. Наследие гаусманизации наиболее известно в виде характерного великолепия города, в то время как ее значительное влияние за пределами городской черты обычно неизвестно или игнорируется.Границы современного Парижа были определены еще до появления Хауссманна в виде стены Тьерса, кольца укреплений, построенных для защиты города от захватчиков,после того, как в 1814 году он всего за сутки уступил прусским войскам. Однако стена