Книга Ратник - Олег Валентинович Ковальчук

научил его работать по манекену, в качестве которого использовали обтянутую кожей мишень для стрельбы.

Ярослав выпросил большой кусок кожи и соорудил нечто хоть как-то похожее на спортивный инвентарь. Мастерить мешок, который можно повесить на ветку, он пока не стал, но манекен тоже неплохо. И этот манекен от двоих бойцов, Неждана и Ярослава, вытерпел многое — избиения, боль и страдания.

Потом пришло время спаррингов. Ярослав соорудил из соломы, ткани и кожи аналог боксёрских перчаток. Не бог весть что, но всё лучше, чем получить пудовым кулаком Неждана по голове. А в боксёрских перчатках, пускай и таких нелепых, всяко безопаснее.

Неждану тренировки очень нравились, особенно тот факт, что он быстро всё понимал и похвалу Ярослава воспринимал с большой радостью. А Ярослава для себя решил, что таким образом выполняет данное когда-то Втораку обещание и действительно учит (пускай пока что только Неждана) рукопашному бою и боксу.

А там, глядишь, и Зозуля подтянется. А может и Вторак скоро вылечится и тоже попросится к товарищам. Ярослав подумал, что если он попросит за Вторака и сам возьмёт над ним шефство, то ни Крень, ни Клёст, ни Алтырь против не будут.

Глава 20. Суд над оборотнем

Время шло незаметно, день сменялся ночью, а тот – новым днем. Сколько уже прошло времени после их появления в Клестове — не то неделя, а может и больше, Ярослав уже и не знал, а календарей здесь не водилось. Дни пролетали так, что Ярик не успевал замечать. Но время проведённое в себе Соколову нравилось.

Но тут Алтырь объявил, что сегодня состоится суд над оборотнем. Хотели его пораньше провести, но не получилось. Народ работой занят, да и выяснить хотели — сколько же всего людей пострадало от клыков волкудлака? А сколько домашней скотины он задрал? А еще посылали в поселок к волкудлакам — то есть, к волкулакам, раз они в мире с людьми живут, чтобы они тоже явились на суд, и сказали свое слово. Или, как было заповедано еще самим Браном — не захотят ли сами оборотни сотворить суд над отщепенцем?

Оборотни думали долго — дня три, а потом передали ответ: дескать, смерти они своему соплеменнику не хотят, но если люди его казнят, то возражать и пытаться мстить не станут.

Ярославу такой ответ показался странным. И смерти не хотят, и не против казни? Либо у оборотней какое-то другое сознание, недоступное человеческому понимаю, либо они знают нечто такое, о чем никто не догадывается? Вполне возможно, что волкулакам тоже известно, что Жужель был не то околдован, не то заколдован (а в чем разница-то?), как говорил хозяин леса, но почему-то они не хотят поделиться своим знанием с людьми.

Из деревень должен прийти весь взрослый люд, значит, толпа соберется большая, а в селе подходящего места нет. На выгоне коровы пасутся, луг тоже негоже топтать. Подумав, воевода приказал созвать суд рядом с лесом, там, где заброшенное поле входило в чащу, словно серп в колосья.

Толпа и на самом деле собралась изрядная. Явились не только молодые и зрелые мужчины и женщины, но пришли даже старики и старухи. Отдельно от толпы стоял группа мужчин и женщин — видимо, родственники погибших, и хозяева зарезанной скотины.

Волкудлак, встав перед толпой, понурил голову.

Для начала, воевода перечислил все прегрешения Жужеля, вспомнив и убитого старика Пестеря, и двух коров, а еще телку и овцу. О том, что оборотень виновен еще и в смерти собственных сородичей, Клёст не упоминал.

Закончив обвинительную речь, воевода спросил:

— Какое решение у вас будет, люди Клестовского воеводства?

— Повесить оборотня! — истошно завопила женщина, стоявшая в группе родственников погибших.

Толпа загомонила:

— Казнить!

— Повесить!

Воевода, переждав шум, поднял руку вверх:

— Ведомо мне, — веско изрек старший начальник. — Что не по своей воле волкудлак людей убил, и скотину зарезал! Околдовали его. Черная сила в него вошла, не сумел устоять. Подумайте, люди добрые. Может, не станем его казнью казнить, а живот подарим?

Ярослав решил, что одной только фразы воеводы будет достаточно, чтобы народ сменил гнев на милость, но куда там. Похоже, не те еще времена, чтобы простой люд безропотно сносил все приказы и указания власти.

— А ты, воевода, его не покрывай, — гневно прокричала женщина. — Ты мне родного человека вернешь? Да я сама его готова убить.

— Не по заветам это, — заявил благообразный старик, стоявший чуть впереди толпы. — Еще Браном заповедано, что всякий, кто совершил убийство, будет наказан. Что разбойники и убийца должен быть казнен смертью лютой. И я, как староста деревни Езуха, а также, как староста Вельчихи, хочу сказать — молод ты еще, чтобы заветы самого Брана нарушать.

Ярославу почудилось, что воевода заскрипел зубами, а потом вспомнилось еще кое-что. В самом начале знакомства с Нежданом, Зозулей и Втораком кто-то из мужиков посетовал, что воевода у них просто злодей. Мол – приказал выпороть старосту одной из деревень, который отказался отдавать зерно. Но позже, поговорив с людьми – с Кренем, с Алатырем, узнал, что о порке не было и речи. Тот староста прилюдно обозвал воеводу молокососом, которому еще не положено командовать, а следует сидеть и ждать, пока старые и мудрые люди все за него решат. Вот тут-то Клест и разозлился и пообещал, что если этот староста когда-нибудь его оскорбит – так точно, выпорет.

Соколов прикинул – а что бы было, если бы глава какой-нибудь сельской администрации, заявил губернатору – мол, ты молокосос, и помалкивай тут. Конечно, у губернатора нет власти, чтобы выпороть своего подчиненного, но глава администрации бы после такой фразы начальствовать бы перестал.

А не тот ли это староста, который нахамил Клёсту в прошлый раз? А старик, между тем, выпятив бороду, словно козел, вещал:

— Молод ты еще воевода, чтобы самолично распоряжаться. Вот, будет тебе хотя бы пятьдесят лет, тогда можешь и управлять. Нежить от суда праведного укрыть хочешь! А если и другие начнут чёрные дела творить, а потом говорить будто их прокляли? Казнить убийцу, вот и весь сказ!

Соколова с детства воспитывали так, чтобы он уважал старших. Конечно, старшие тоже бывают разными, но вот этого старикана, он бы сам выпорол. Он же народ на самосуд подбивает! А еще говорит так, словно сам упивается своими собственными словами. Вот, словно какой-нибудь начинающий депутат!

А ведь дело-то принимает нешуточный оборот. Народ уже принялся