Книга Стеклянный занавес - Мария Ивановна Арбатова

ездила, своими глазами видела.

– И долго они будут сильнее?

– Зависит от того, сможет ли организм России второй раз родиться на выборах. Слава богу, новый Уголовный кодекс тиснули, когда бы до него руки дошли без выборов. Завтра снова иду к шефу ругаться.

– Не ругайся, – предложила она. – Расскажи ему анекдот.

– Если б я умел придумывать анекдоты, я бы работал Жванецким, – огрызнулся он.

– Открывай рот, последняя ложка. Давай переделаем анекдот. Когда платье надоело, а денег нет, надо или пуговички новые, или воротничок. – Она хорошо помнила это по временам учёбы в медучилище. – Снимай пиджак, я тебе шею через рубашку пореанимирую, она с момента нашего знакомства не стала моложе.

– Думал, предложишь реабилитацию поинтересней, – подмигнул Горяев и стал стаскивать пиджак. – И вообще, ты стала какая-то другая. Сексуально огненная!

«Куда тебе поинтересней, – подумала Валя расстроенно, – тебе бы до конца выборов не свалиться».

И стала массировать ему шею, голову и заговаривать зубы:

– Юлия Измайловна рассказывала анекдот: «Умирает страховой агент, безбожник. Зовут священника, чтоб уговорил креститься перед смертью. Священник сидит с агентом весь день и выходит просветлённым. Спрашивают: обратили его в христианскую веру? А священник: “Нет, зато он меня застраховал!”»

– Эти руки – кусочек рая. А про страховщика смешно.

– Расскажи Ельцину как про политического пиарщика, который, умирая, уговорил священника баллотироваться в президенты.

– Шефу понравится! – оживился он. – Значит, умирает известный политический имиджмейкер? В точку! Господи, как же ты за эти годы наблатыкалась!

Она закончила массаж, выглянула за дверь, где секретарша снова угодливо вскочила.

– Теперь бегом в буфет, – скомандовала Валя.

– А что принести?

– Если вы за свою зарплату не выяснили, какую еду любит шеф, поищу более расторопную помощницу, – рыкнула Валя.

– Она ответственная девка, – заступился за секретаршу Горяев. – Неудобно делать из неё домработницу.

– Ответственная девка обязана видеть в начальнике живого человека. Так что за программу вы проплатили Аде?

– Соберутся деятели культуры. Не звёзды, звёзд партии раскупили. Соберутся бездарные представители творческих союзов. Культурная уценёнка, что пилит деньги на мёртвые организации, – стал объяснять Горяев.

– Уценёнка?

– Например, писатели, ласточка моя, поделились на шесть союзов. И каждому есть что пилить. Кто сдаёт помещения, кто успешно попрошайничает. Все понимают, что только в одном союзе писатели, в остальных шантрапа, но мы же не можем сказать, подите вон, вас никто не читает.

– Почему?

– Потому что демократия. Громче всех обличают власть писатели, а копни организации, мошенник на мошеннике. Знаешь, как у них распределены переделкинские дачи?

– Дачи? – не поняла Валя.

– Когда построили писательские дачи, туда заселили партийных литературных бонз, потом решили спустя полгода после смерти владельца поселять нового, одобренного собранием. Но заселили тех, кто подсуетился, либо на лапу дал, либо родню почившего, поспешно принятую в союзы писателей. Да вдовушки оттяпали дачи под музей-квартиры. Ездил туда к бывшему ресурсному министру, спрашиваю: по какому праву здесь живёшь? А он мне: я у Лидии Лебединской оформлен садовником и плачу ей хорошие деньги. Булгаковский Массолит отдыхает!

Юлия Измайловна, конечно, заставила Валю прочитать Булгакова, но кто такой МАССОЛИТ, она не помнила.

– Кто всё это разрешил?

– Тот, кто не может запретить.

– А артисты? Тоже так?

– Нет, ласточка моя. Артисты ещё хуже.

– И кто же за нас? – расстроилась Валя.

– Березовский гениально сформулировал, коммунисты думали, что будут воевать с гнилой интеллигенцией, а наткнулись на звериный оскал капитализма. На газету «Не дай Бог!» только Смоленский дал тринадцать миллионов!

– Ничего себе!

– В стране сейчас ни экономики, ни силовиков, ни налоговиков, ни золотого запаса, ни собственной еды, а только адский госдолг от СССР, – перечислил он разгорячённо, словно мороженое и массаж дали новые силы. – И все, кто молчал, пока коммунисты проедали страну, критикуют нас, потому что коммунисты за критику сажали, а мы – сажаем к микрофону!

Тут появилась взмыленная секретарша со стопкой одноразовых тарелок и спросила Валю:

– Выложить на хорошие тарелочки?

– Сами выложим. Теперь чаю. Горячего, крепкого, сладкого. Виктор Миронович вернёт вам за всё деньги.

Валя буквально заставила его есть. Зазвонил сотовый. По интонации стало понятно, что жена.

– Бойтесь счастливого брака, это навсегда. – Горяев положил трубку и отхлебнул чая. – И что ж я, дурак, на тебе вовремя не женился?

Он никогда не говорил лишнего. Особенно на эту тему. И во впроброс сказанной фразе читалось: «Сейчас ты можешь взять меня голыми руками…» Но внутри у Вали почему-то ничего не ёкнуло.

– Вовремя – это когда? – уточнила она с усмешкой.

– Пока не зазвездилась.

И Валя практически услышала голос Марка, говорившего: «Почему ж я тебя не встретил двадцать лет назад? Ох, я бы тебя обломал! Я бы тебя под себя вылепил!» Она ответила: «А кто ты такой, чтоб меня под себя лепить?» – но с Виктором сейчас так было нельзя.

– Ты слишком боялся, что Лебедев книжку напишет, а он её и так написал, – уела его Валя.

– Потому что из окружения Гаранта только я вляпался в роман с телезвездой. Была бы учительница, никто бы не почесался. В пиаре работает эффект умножения одного лица на другое. А ты, кстати, и не просилась за-муж…

И в этом снова слышалось: «Сейчас у тебя есть шанс!»

– Ты как Ада, она тоже говорит: «Проси – заплачу больше!» А я просить не умею.

– Раньше казалось, ласточка моя, что я Эверест, на который все хотят вскарабкаться. А смотрю теперь на себя твоими глазами – старый потухший м…к.

– У всех бывают подъёмы и спады, а ты всё равно Эверест!

Из Думы вышла окончательно разбитой. Сердце рвалось от измотанного вида Горяева, понимала, что ему нужна ежедневная опека. Но после его нынешних слов о замужестве захотелось дистанцироваться.

Валя читала по глазам – Виктор любит её безоговорочно. Так безоговорочно её любили только бабушка Поля, Соня, Юлия Измайловна, Вика. Да ещё кудлатый Шарик.

Но безоговорочная любовь не помешала ему сделать Валю разменной монетой, когда выбивал долг из Ады. Когда сказал, что до конца выборов не даст денег на квартиру, когда отказался обсуждать Валино нежелание сниматься в передаче. Да и ещё миллион раз.

И в сказанном сегодня она услышала, что дело не в привязанности к жене, а в том, что перед его выборами «никак нельзя», перед ельцинскими тоже. Но раз уж всё вылезло наружу, то почему нет?

Раньше с трудом находил на неё время, а теперь нуждался в Валиной поддержке. Жене его здоровье было по фигу. Она жила своей средой, уходом за собой и внучкой. Говорила ему: «Зачем тебе политика? Тебе больше всех надо?»

А Валя любила Горяева в том числе за то, что ему было «больше всех