Книга Стеклянный занавес - Мария Ивановна Арбатова

здании со шпилем?

– Нет, наш факультет в «Стекляшке».

Валя не знала, что «Стекляшкой» называют Первый гуманитарный корпус, но кивнула, чтоб не выглядеть непосвящённой.

– Ну, тогда расскажите и мне про деревья.

– Так вы больше меня знаете. Хотя можете не знать, что европейские друиды – жрецы кельтских народов – в период обучения жили в лесу. Из-за этого в алфавите шотландского гэльского языка буквы названы по деревьям: вяз, берёза, орешник… Ничего не напоминает? – спросил Денис.

– Ничего. – Мозги от его голоса плавились.

– У нас был такой же алфавит: «аз, буки, веди». Мы писали языком названия деревьев.

Судя по интонации, этому Денису было всё равно, где читать лекцию, и он машинально посторонился, пропуская Валиных соседей с коляской.

– Зачем поменяли?

– Развивались. Пётр Первый привёз из Голландии не только подрамник, холст, микроскоп и телескоп, но и указ, что надо мыться раз в неделю и не вытирать руки о бороду. И я люблю напоминать почвенникам, что гигиена бороды – предмет импорта.

– А почвенники разве не в Тимирязевской академии учатся? – удивилась Валя.

И по тому, как Денис замер, поняла, что сморозила глупость, и заторопилась:

– Мне пора. Спасибо за цветы.

– Дайте сотовый, – попросил он.

Валя протянула телефон. Денис вбил в него свой номер:

– Буду ждать звонка. Не знаю, как ухаживать за звездой.

– Я и сама не знаю, – пожала Валя плечами и юркнула в подъезд.

И, ставя его букет в вазу, уговаривала себя, что почвенникам логично учиться с агрономами. И почему он так после этого посмотрел?

– Ох, и бурьяна наломала, таким только корову кормить, – обратила внимание мать на свежий букет, не обратив внимания на лицо дочери.

В отличие от матери Вика первым делом спросила:

– Чё с глазами?

– По парку гуляла, может, на пыльцу аллергия, – соврала Валя, рассказывать про кабинет не хотелось.

А ночью приснилось, что выходит с Катей из метро «Университет» по маршруту, которым ходила в кабинет сквозь стихийный рынок, загромождённый деревянными и картонными ящиками.

Они идут мимо серых киосков, торгующих чем попало, и мимо обугленных боков кафе «Минутка», периодически поджигаемых конкурентами. Мимо прилавков с горами белёсых куриных окорочков и кирпичей розоватого фарша из индейки, нарубленных топором на грязном полу киоска. Мимо пирамид банок с безвкусными сосисками, подкрашенных батонов салями, пакетов сухого молока, коробок маргарина «Рама», штабелей несъедобной китайской тушёнки «Великая стена», упаковок супа «Галина Бланка» и соусов ядерно-оранжевого цвета. Мимо стены пакетов растворимых напитков инвайт и юпи, после которых долго не отмываются язык и зубы, а девицы подкрашивают их раствором светлые волосы. Мимо батарей спирта «Рояль» и коньяка «Наполеон», который у каждого продавца в собственной упаковке. Мимо ликёра «Амаретто», называемого в народе «бабоукладчик», от которого не отстирываются скатерти…

Валя предложила:

– Давай сделаем передачу про «пищевой терроризм». Всё это есть нельзя.

– И кто будет героем? – спросила Катя.

– Есть один историк, знает про еду всё. И работает в «Стекляшке».

– Как это, «в стекляшке»?

– Наверное, там стеклянный павильончик, типа Будки гласности, и он оттуда студентам рассказывает. А что такого? Я сама много лет жила в стеклянном ящике…

Проснулась поздно, идти было некуда, заняться нечем. Сделала гимнастику, послонялась по квартире. Снова готова была раскиснуть из-за утраты кабинета, но после обеда зазвонил сотовый.

– Привет, ласточка моя! Днями у тебя встреча с цветом нации, заскочи, пока у меня окно, надо обсудить, – предложил Горяев.

– С кем встреча???

– Мы проплатили Аде шоу с деятелями культуры.

Валя аж присвистнула, ай да Ада, именем демократии свинтила за съёмку денег и с Кейтсонихи, и с Горяева.

– А ты где?

– В Думе. Пропуск с Охотного ряда. Куда Славу послать?

– Сама доеду.

Пока шла по Думе, читала в глазах встреченных, что все слышали о книге Лебедева. Это было ужасно унизительно. Вспомнила, как заходила в кабинет Горяева в прошлый раз, комплексуя перед надменной секретаршей.

Но теперь, если что, пошлёт эту очкастую дрянь куда подальше. Поднялась на лифте, нашла большую деревянную дверь с нужной табличкой.

Но послать секретаршу не удалось, увидев Валю, она подобострастно вскочила и побежала распахивать дверь перед горяевским кабинетом. Видимо, начиталась чуши про «аборт и дочку от Горяева».

Он сидел за столом, в одной руке сотовый, по которому говорил, в другой – трубка старомодного телефона спецсвязи. Видимо, собеседник по сотовому был круче спецсвязевского. Поздоровался одними глазами, и глаза эти были мутными, как у несвежей рыбы.

Валя поняла, что последнее время Виктор питался исключительно чаем с шоколадными конфетами, выдаваемыми секретаршей в одном пакете с очередным посетителем. И вообще, сильно сдал за выборы.

Горяев закончил один разговор, потом закончил второй. Вздохнул и показал на гору бумаг:

– Живу в уплотнённом режиме. Пожалуйста, посмотри на меня нежно!

– Лучше скажи, когда в последний раз ел? – строго спросила Валя.

– Утром пил кофе, – наморщил Горяев лоб, пытаясь вспомнить.

Выглянув в предбанник, Валя окликнула секретаршу:

– Еда есть?

– Моё мороженое в холодильнике. И коньяк, подаренный Виктору Мироновичу, – снова вскочила из-за стола секретарша. – Могу в буфет сбегать!

– Тащите мороженое, чайную ложку и никого не впускайте!

Валя, не церемонясь, сдвинула бумаги на столе, села на освободившееся место и впихнула в Горяева первую ложку мороженого.

Он усмехнулся:

– Сюда бы папарацци…

– Больше того, что написано, уже не напишут. Открывай рот, а то на штаны капну. Вдруг Гарант конституции вызовет, а ты в штанах, заляпанных мороженым.

– Собрали губернаторов, ласточка моя, – начал говорить он, как сын рассказывает маме про сегодняшние уроки. – Сверху повидло благотворительности. Воруют всё, что лежит, трахают всё, что шевелится. Основная работа по имиджу – драпировка наворованного. Но если в большом городе это малопрозрачно, то в глубинке все про всё знают.

– На себя посмотри, малопрозрачный, – засмеялась Валя.

– Одеты или в красные пиджаки, или с коммунистических кресел костюмы не гладили, но в бане все в трусах от «Версаче» по пятьсот баксов. А как уговорить голосовать за шефа, пока его наместники свиньи? Ты бы видела их в собственном соку! Один с утра нажрался и описался в присутствии директора западного банка. Другой нажрался при камерах и заблевал «Лимпопо».

– Лимпопо? И одно только слово твердит Айболит: «Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо!» – выскочило из Валиной памяти.

– «Лимпопо» – это кабак, где братве жарят кенгуру, незаконно купленных в зоопарке.

– А нельзя их законно посадить в клетку вместо кенгуру?

– Сажать можно, когда государство сильное. А губеры сейчас сильней Кремля, творят что хотят! Вякают, что готовы отделиться от России!

– И куда пойдут?

– Хотят быть мелкими княжествами. У одного разрешение на ношение оружия, у другого многожёнство, и все клали на Кремль с прибором. Ты ж в провинцию