Книга Снайпер в Чечне. Война глазами офицера СОБР - Екатерина Наговицына

— И в твоем доме ветер задует огонь! Вы отняли у меня сына, и ты заплатишь за это сторицей! Старость твоя будет одинокая и никчемная!

Фатима в ужасе пытается укрыть от этого безумного взгляда малыша, но в руках у нее оказывается только пустой сверток. Вскрикивает, пытается бежать, но не может. Ноги ее закаменели. И она с рыданием начинает молить непонятно кого на вмиг опустевшем дворе:

— Нет! Не надо! За что? Почему я?

И лишь ветер шепчет ей в ответ:

— За молчаливое согласие…

* * *

Салман проснулся, посмотрел на лежащую рядом красную машину и вдруг ясно понял, что должен сделать, чтоб и брат мог им гордиться. Выскользнул из комнаты. В доме было тихо. Заур спал на диване, укрывшись с головой под одеялом. А у мамы почему-то по лицу текли слезы, и она что-то беззвучно бормотала во сне. Ему стало очень жалко ее, но он не стал будить, лишь поставил рядом свою новую игрушку, накинул курточку и на цыпочках вышел на улицу, бесшумно прикрыв за собой дверь.

До блокпоста Салман то бежал, то переходил на шаг, старательно придерживая полог короткой курточки. У магазина привычно остановился, осмотрелся. Вокруг никого не было. Тогда он сел на ставшее почти родным крыльцо и вытащил из-за пазухи точно так же, как вчера это сделал его брат, пистолет. Оружие было большим и тяжелым, но мальчик завороженно разглядывал его. Ласково, как кошку, погладил металл, пальцем потрогал мушку и целик. Затем все сделал так, как показывал Заур: снял с предохранителя, с силой передернул затвор и стал ждать.

Везунчик

— Э-э-э, стой, куда полез! — Илюха одергивает меня за рукав, и я недоуменно оборачиваюсь, опуская автомат. Напарник прижимает палец к губам и утягивает меня за угол обгоревшей трансформаторной будки. Удивленно смотрю на друга, но он без длинных объяснений коротко кивает в сторону ближайшего подъезда хрущобы:

— Я первым пойду. Ты за мной.

— Че эт? — не понимаю я.

— Тебя невеста дома ждет, вот если что, то пусть дождется.

— Это-то тут при чем?

— А при том, что чую — там они… Потому сегодня твой номер второй. Понял?

Я набычиваюсь, но подчиняюсь. Спорить с Ильей в таких ситуациях бесполезно — упертый, как БМП в пластилиновой грязи. Увязнешь, с ним препираясь, но ни на сантиметр в сторону не сдвинешь. Хотя внешне на боевую машину пехоты он даже приблизительно не похож. Суховатый и поджарый, как гончая, и точно так же вынослив и быстр. Я недовольно киваю и перестраиваюсь. Илья подмигивает мне и кивает на чернеющий проем подъезда. Входная дверь, расщепленная взрывом, болтается на одной уцелевшей петле и унылым скрипом негостеприимно приглашает нас войти.

— Сука! — вдруг ору я этой двери. — Это ты во всем виновата!

Вскидываю автомат и с замесом горечи и упоения расстреливаю длинной очередью эту подлючую дверь. Она разлетается, словно разбитое зеркало, крупными кусками, и сердце мое наполняет ликование и безудержное счастье. Нам не надо идти в этот подъезд, и, значит, с Илюхой все будет в порядке!

— Во дурак! — восхищенно шепчет друг и начинает смеяться.

В ответ на смех подъезд ощеривается стволами, и воздух расслаивается от плотно летящего в нас свинца. Выбитые рамы окон так близко, что я вижу перекошенные злобой лица, перебегающие силуэты, отчетливо слышу проклятья и ругань. Сегодня мы не попались в их ловушку! «Дан! Дан! Дан!» — подхватил смех Илюхин автомат. Я же в два движения меняю пустой магазин. Досылаю патрон в патронник, с удовольствием выделяя из грохота и визга лучший звук — звук готовности к бою, — рывком выглядываю из-за укрытия, тут же включаясь и поддерживая друга огнем, выхватывая врагов, с отдачей в плечо ломая их бег, судьбу, жизнь…

В ответ по щербатой от осколков стене, совсем рядом, чиркнула очередь, выбив кирпичные отлетыши. Несколько пуль, вспенив асфальт, уткнулись предо мной. Но, на удивление, это совершенно не пугает, а лишь добавляет куража. Не оставляет ощущение, что сегодня боевикам нас не достать. Да и как им с нами тягаться, если из-за соседнего дома, лязгая гусеницами, медленно выползает закоптелый танк.

— Наши… — шепчу я и машу танку рукой. В ответ он замирает. Башня разворачивается, блеснув алой звездой, и наступает мгновение тишины… А затем гремит выстрел, и проклятая пятиэтажка отзывается ему взрывом. Начинает крениться и осыпаться, накрывая визжащих врагов крошащимся бетоном, прикрывая похороны пылевой завесой. И через эту пыль цвета мышиной шкуры я вижу, как, сдав назад, скрывается танк, а за ним, не оборачиваясь, уходит Илья. Я окликаю его, но голос вязнет в этой плотной серой массе. Забивает рот, нос и не дает вздохнуть. Я падаю на колени, пытаясь выплюнуть проклятый ком, но не получается. Он острой наждачкой скребет нёбо, я задыхаюсь… и, задохнувшись, тут же просыпаюсь с гулко бьющимся сердцем, с пересохшим горлом и до сих пор не выкрикнутой болью.

Медленно поднимаюсь и иду на кухню. Жадными глотками пью воду, долго умываюсь, пока лицо не начинает ломить от холода, и рывком, разбрызгивая по сторонам бисер капель, оглядываюсь на фотографию, где мы с Илюхой, обнявшись за плечи, ржем, глядя в объектив, и теперь уже я подмигиваю другу — славный бой сегодня выдался!

Одеваюсь и иду на службу.

У казармы стоит смурной сослуживец Ренат и, о чем-то размышляя, курит. Подхожу к нему.

— Рен, чего хмурый такой?

Ренат смотрит на меня, и взгляд его проясняется. Он растерянно улыбается:

— Да понимаешь, какая штука, сон последнее время снится паскудный. Как будто иду я по Грозному, по тем, нашим улицам, и вдруг понимаю, что пулемета при мне нет. Меня от этого прям в жар бросает. Оборачиваюсь в панике, думаю, может, у вас он. А вас тоже нет! Один я! И оружия нет… и даже гранаты нет! Как воевать? И тут голос чей-то в ухо тихонько нашептывать начинает: «Так мир же. Не нужен больше пулемет». Да только плохо мне… не верю я этому голосу. Снится тебе такое?

Я мотаю головой:

— Нет, Рен. Мне война иногда снится, Илюха, танки… Сегодня вот опять бой был у Минутки. Нагрузили бородатых!

В глазах сослуживца вспыхивает искренняя зависть, он смотрит на меня задумчиво, словно хочет о чем-то спросить. Глубоко затягивается, щелчком выбрасывает окурок и выдыхает вместе с дымом лишь одно слово:

— Везунчик!

Проводник

Посвящается Ивану, Светлане и всем удивительным жителям Камчатки

— Ну что, брат, давай, за тебя! Вот ведь чертяка, доехал-таки!

Сидящие за столом мужчины сдвинули до середины наполненные стаканы, которые гулко звякнули, медленно качнув содержимым. Выпили залпом и на секунду замолкли, задумавшись каждый о своем. Затем, встрепенувшись, заговорили враз: один о том, как ждал, второй — как собирался, но жена не отпускала, так как сын разболелся… Посмотрели друг на друга и рассмеялись: столь нелепо выглядел этот диалог.