Книга Когда она меня убьет - Елена Богатырева

— С тобой?! — Она так искренне удивилась, будто я действительно был последним человеком на свете, с которым ей пришло бы в голову искать знакомства.

И протянула мне записку.

«Тети Нади нет дома, поэтому ключи оставлю в шестнадцатой. Буду поздно».

Мы посмотрели друг на друга. Она явно была расстроена.

— Значит, не оставила… Н-да, стоило от нее ожидать.

— От кого?

— От мамочки. Наверняка квартиру перепутала. Можно я позвоню? У меня еще и трубка села.

Я прошел в комнату и протянул ей телефон, она набрала номер:

— Это Ева, — сказала она зло, — попросите ее подойти к телефону.

Ее абонента, вероятно, искали долго, но все-таки нашли. Потому что она снова заговорила:

— Да, мне вздумалось вернуться домой.

Затем она мрачно выслушала ответ и сказала:

— За это время можно долететь до Парижа.

Она надолго замолчала. Не дожидаясь окончания ее переговоров, я прошел на кухню, с педантичной аккуратностью, обычно мне совсем не свойственной, расставил продукты на полке и даже, по какому-то странному наитию, принялся тереть дверцу холодильника губкой, пока не стал сам себе противен. Что происходит? Я ощущаю неловкость из-за присутствия школьницы в моей квартире? Будто это я напросился к ней позвонить, а не она ко мне.

Когда я вышел, она резко поднялась, и стопка не разобранных после переезда книг, стоявшая на полу, рассыпалась.

— Как обычно — неловкая, — сказала она, впрочем не сделав ни единого движения в сторону устроенного беспорядка.

Подхватила рюкзачок и вот уже застегивает сапожки у двери.

— Спасибо, вы были весьма любезны, — сообщила она мне на прощание и показалась гораздо старше, чем прежде.

В глазах ее мелькнула насмешка. Совсем не детская.

— Пока.

Чувствуя, как холодное раздражение от такого наглого вторжения закипает внутри, я лишь кивнул и закрыл за нею дверь. Прошел в комнату и опустился на колени, не зная, разобрать ли книги, которые уже месяц здесь пылятся, или просто задвинуть как есть, грудой в угол, чтобы не мозолили глаза.

И я сразу увидел нечто инородное.

Большой альбом, обтянутый потертым бархатом, лежал сверху.

Я раскрыл его, бегло взглянул на незнакомый почерк. Мне не нужно было особенно напрягаться, чтобы сообразить, что у меня никогда такого не было до сегодняшнего дня, схватил его и быстро вышел на лестничную площадку.

Она стояла у лифта, двери медленно открывались. Заметив меня, она слегка отпрянула, взгляд заледенел.

— Вы кое-что забыли, — я протягивал ей альбом и глупо пояснял, потому, наверно, что она ничего не понимала, — эту вещь. Вы забыли. У меня. Это — ваше.

Смешно, но она выглядела насмерть перепуганной. Дверцы лифта дрогнули и закрылись. Она нажала кнопку снова, спросила:

— Вы уверены?

Вошла в лифт. Я все еще протягивал ей альбом.

— Это не мое, — сказала она.

Двери закрылись, лифт пошел вниз.

Когда она стояла там, залитая светом… Кому пришло в голову вкрутить туда лампочку в сто пятьдесят ватт?! Так вот, когда она там стояла, я вдруг подумал, что она практически моя ровесница. Почему же сначала она показалась мне ребенком?

Ева…

Я вернулся в квартиру, но желание приниматься за какие-то дела испарилось начисто. Мне всегда казалось, что случайностей не бывает. Раз уже началось все с глупого письма и продолжилось этим нелепым визитом, значит, лучше вовсе ничего не предпринимать сегодня, как говорил мой дед, «путного не жди». И все-таки что за ахинея на меня свалилась?

Кофе и сигареты — лучший способ уничтожения дневного времени. На кухне я оказался по привычке. Но вдруг понял, что сейчас совсем не хочу этого. Прислушался к своему беспокойству и с удивлением отметил, что готов бежать за ней вниз, обгоняя лифт, чтобы спросить, какого черта она на меня так смотрела?!

А потом увидел ее из окна. Она вышла из подъезда и направилась в сторону остановки. Пока она не свернула за угол, я смотрел ей вслед. Пока она не скрылась за углом, я успел понять, что подошел к окну не случайно… Сознание зависло. Не оторваться.

Но тут я вспомнил про альбом. Чужой альбом в моем доме.

Внимательно рассмотрев его, я пришел к выводу, что он, должно быть, очень старый и, вероятно, вполне мог бы принадлежать моему покойному деду. Вспомнив, как только что с упрямой настойчивостью совал его незнакомой девице, я едва не расхохотался. Может быть, этот альбом затесался между книгами — библиотека практически полностью принадлежала деду. Возможно, я просто забыл, как упаковывал его. Мне почему-то очень захотелось, чтобы именно этот альбом стал тем, о чем я забыл, оказался той темной точкой в моей голове, которая должна была в один прекрасный момент преподнести мне какой-нибудь отвратительный сюрприз.

От альбома исходил дух тления. Я зажмурился. Запах показался мне знакомым. Ммм… Так пахнут мальтийские церкви с их святыми из папье-маше. Мне не раз приходилось работать со старинными документами в архивах, и я мог бы поспорить, что альбому лет сто — никак не меньше. Уголок первой же страницы оказался у меня на пальцах и рассыпался, как крылья бабочки, неумело высушенной для детской коллекции. Необходимо было отложить чтение и принять меры, чтобы он не осыпался прежде, чем удовлетворит мое любопытство. И я даже собирался встать поискать специальную пластиковую закладку, которой обычно пользовался, работая со старинными документами, но глаза мои уже не могли оторваться от первых строк:

«Это не первая моя жизнь. Из тех, что помню, — вторая. В ней все не так, как в первой, но в главном — все повторяется, все повторилось. Ты живешь уже третью жизнь, и именно на тебя вся моя надежда. Возможно, именно тебе удастся разорвать порочный круг и сделать так, чтобы все мы выбрались, наконец, из этой истории, по крайней мере — живыми

Однажды я гуляла по Смоленскому кладбищу и наткнулась на могильную плиту с удивительной эпитафией: «Господи, уповаю я лишь на то, что лежу здесь до дня своего воскресения!» Я давно утратила всякие связи с Богом. Мы — утратили. Ты это поймешь потом… Когда придет время. Я уповаю лишь на тебя. Даже сейчас, когда ты читаешь мой дневник, из могилы уповаю. Ты — мой единственный Бог. Потому что ты — это я. Ты — моя живая душа, прошедшая сквозь ужас смерти в новую жизнь. И ты это уже знаешь. Мой дневник подскажет или напомнит тебе все, что я не смогла пронести в следующую жизнь

Ты уже догадываешься или знаешь наверняка, что я не сумасшедшая, возможно, в памяти твоей хранится даже воспоминание о том, как я сижу сейчас за столом и пишу эти строки. Но если вдруг ты не помнишь, и тебе нужны доказательства трезвости моего рассудка, то скажу тебе сразу главное: как бы ты ни жила, чем бы ни занималась до первого дня весны твоего двадцатипятилетия, главное событие твоей жизни произойдет именно в этот день. Событие, которое перевернет все вверх дном, сделает тебя убийцей и заставит умереть через два месяца