Книга Путешествие на "Брендане". По пути Ясона. Экспедиция "Улисс" - Тим Северин

Когда я позвонил Колину и сообщил, что хочу реконструировать древнегреческую галеру, он, похоже, нисколько не удивился. «Приезжай, — только и сказал он, — на месте все обсудим». Неделю спустя я сидел у него в кабинете, излагая свои соображения по поводу корабля аргонавтов и начиная понимать, что в очередной раз ставлю перед Колином чертовски трудную задачу. Чтобы систематизировать раскопанные мною сведения, Колин дотошно уточнил, сколько людей предполагается взять на борт и на какой срок, будут ли они ночевать в море или станут каждый вечер приставать к берегу, если последнее — на какой рельеф местности следует рассчитывать, в какое время года состоится экспедиция, какую древесину использовали древние, доступна ли она сегодня, если да — в каких количествах и какого качества, сколько времени я предполагаю провести на веслах и сколько — под парусом.

Я ответил на все вопросы, как мог, а перо Колина скользило по бумаге, фиксируя мои слова. Из града вопросов, которыми он меня забросал, я сделал вывод, что как раз такой проект требовался ему и его супруге Розмари в качестве передышки от повседневной рабочей рутины. Если я что-то и упустил в своих изысканиях, Колин и Розмари восстановят упущенное по своим архивам либо додумают: ведь сочетание глубоких познаний и гениальных озарений — их фирменный стиль. Перо Колина, продолжавшее фиксировать мои слова, вскоре примется рисовать наброски, из которых постепенно вырастут чертежи и подробные планы двадцативесельной галеры, каковой предстоит воскреснуть спустя три тысячелетия. К тому времени, когда я наконец покинул дом Колина, мы успели затронуть столь загадочные материи, как: почему древние греки делили олимпийский локоть на двадцать четыре пальца; сколько энергии потратит человек, если будет грести непрерывно на протяжении восьми часов; и возможно ли, что в старину строители заранее придавали нужную форму деревьям, которые предполагалось пустить на строительство корабля, пригибая их к земле веревками. Разговоры с Колином и Розмари всегда были для меня в радость, а скорость, с какой Колин набросал предварительный чертеж, выдавала его интерес к этому проекту.

— Все вроде бы получается, — сообщил он мне при нашей следующей беседе по телефону. — Логика присутствует. Одно ведет к другому.

— А что насчет начала постройки? — осторожно справился я. — Как по-твоему, строить будет трудно?

— Это зависит от того, кому ты поручишь. Знаешь, этот корабль, похоже, будет самой сложной из всех твоих реконструкций. Правда, — тут Колин хмыкнул, — чем труднее корабль строится, тем обычно лучше он себя ведет на воде.

Через две недели он прислал мне чертеж моего нового корабля. Шапка на листе гласила: «20-весельная галера Тима Северина, эсквайра. Предварительный чертеж № 365.1». Рисунок изображал вытащенную на слегка покатый берег галеру длиной 54 фута с девятифутовым бимсом шириной 4 дюйма, со скамьями для двадцати гребцов и — с хитрющей рожицей на виньетке, которую Колин изобразил над носом галеры.

— Покажи чертеж строителю и спроси, что он по этому поводу думает, — сказал Колин, когда я поздравил его с завершением работы. — А потом прикинем, какие изменения придется внести.

Беда была в том, что я еще не нашел строителя и не имел ни малейшего представления о том, где его искать. Вполне естественно, я хотел строить корабль в Греции. Но ведь не каждый день верфь получает заказ на постройку галеры конца бронзового века, так что мне нужен не обычный кораблестроитель, а мастер особого толка. Внезапно я сообразил, что надо найти кого-то, кто обладает связями в Греции и может посоветовать, куда обращаться, кто знает, где водятся корабельные мастера, наделенные воображением и готовые рисковать, кто посодействует в переговорах и объяснит, что именно мне нужно, кто, наконец, в равной степени свободно владеет английским и греческим языками.

И где же искать такого человека? В приступе оптимизма я решил, что мне следует посетить ежегодную Лондонскую международную корабельную выставку, которая проходит сразу после Рождества: там всегда хватает стендов компаний, которые предлагают аренду яхт в Греции. Быть может, потолкавшись и поспрашивав, я случайно узнаю имя какого-нибудь греческого капитана или яхтсмена, который достаточно хорошо осведомлен насчет местной ситуации с кораблестроителями.

Разумеется, я ни капельки не рассчитывал найти на выставке своего идеального кандидата. Но на первом же стенде, когда я объяснил, что мне требуется, девушка-ассистентка ослепительно улыбнулась и спросила:

— Почему бы вам не поговорить с Джоном Васом?

— Каким-каким Джоном? — переспросил я.

— Боюсь, я не знаю его настоящей фамилии. Ее очень трудно произнести, поэтому все зовут его Джоном Васом. Он живет в Афинах и помогает нам решать проблемы с арендой яхт. Он всегда приезжает на выставку и сейчас тоже здесь. Я видела его несколько минут назад. Если подождете, я его поищу.

Пять минут спустя меня представили крупному и необычайно мрачному человеку лет шестидесяти, который говорил гулким басом и безупречно изъяснялся по-английски. В своем темно-синем блейзере, серых фланелевых брюках, туфлях яхтсмена и с шарфом на шее Джон Васмаджидис походил на англичанина больше, чем сами англичане вокруг. Более тридцати лет он работал на авиакомпанию «Бритиш эйруэйз» в аэропорту Афин и вышел на пенсию в должности начальника представительства. После отставки он с энтузиазмом предался своей истинной страсти — хождению под парусами. Думаю, за свою долгую профессиональную карьеру он сталкивался со всевозможными проблемами и кризисами — с раздраженными пассажирами, опоздавшими на рейс, с теми, кто остался без багажа, с потерявшими билеты, с теми, чьи рейсы были отложены на длительный срок. Не сомневаюсь, что в кризисных обстоятельствах Джон проявлял себя во всем великолепии. Я не встречал другого человека, наделенного таким талантом успокаивать всех вокруг. Отчасти это объяснялось внешностью — Джон был дороден и внушителен, но прежде всего — его манерой держаться. Для него не существовало ни неразрешимых проблем, ни историй, слишком длинных для того, чтобы их выслушивать, ни обстоятельств, чрезмерно нагроможденных, чтобы в них разбираться. Нарочитая медлительность его движений была обманчива: действовал он стремительно, привлекая к сотрудничеству обширный круг друзей и опираясь на свой громадный опыт.

С самого первого нашего разговора у меня сложилось впечатление, что Джон знаком едва ли не с каждым кораблестроителем, парусным мастером и хозяином верфей в Греции — по крайне мере, отлично знает, как с ними связаться. Он сразу же предложил мне свою помощь. Мне предстояло связаться с ним по прибытии в Грецию, и он обещал оказать любое возможное содействие. В следующие полтора года, вместивших в себя подготовительную суету, строительство и испытания копии трехтысячелетней галеры, Джон сделал для нас очень много. Его умение разбираться с трудностями, неиссякаемое дружелюбие и поистине ангельское терпение оценили по достоинству: среди своих его называли не иначе как «Дядюшка Джон». Если у кого-нибудь из команды возникали какие-либо затруднения на греческой земле или требовался совет, неизменно звучало: «Обратись к Дядюшке Джону, он поможет».

Позднее в том же месяце, вооруженный картой дорог Греции и копией чертежа Колина, я отправился на арендованной машине осматривать те греческие верфи, которые рекомендовал мне Дядюшка Джон. Было очень холодно, перевалы главного хребта завалило снегом, и поездка скоро привела меня в отчаяние. Список верфей, составленный Джоном, был весьма коротким, однако располагались эти верфи на полуострове с таким разбросом, какой не привидится и в страшном сне. Час за часом я рулил по узким проселочным дорогам, которые имели склонность незаметно переходить в колеи на бездорожье и утыкаться в конце концов в стылый берег, заставленный полусгнившими остовами кораблей и рыбацкими лодками, вытащенными на зиму. Я быстро уяснил, что лишь владелец верфи может ответить на мои вопросы, а сами мастера не желают общаться с чужаком. Чаще всего выходило так, что владелец либо отсутствовал, либо скрывался где-то в дебрях очередного развороченного корабельного остова; в последнем случае он категорически не желал прерывать работу ради какого-то иностранца, которому взбрело в голову построить корабль бронзового века. Даже если мне удавалось извлечь хозяина из его укрытия, разговор обычно происходил метрах в пяти от ленточной пилы, работа которой делала сколько-нибудь осмысленное общение практически невозможным, в особенности когда беседа велась на чудовищной смеси английского и греческого.