Книга Каспар, принц котов - Майкл Морпурго

Мне стыдно признаваться в этом, но поначалу я был слишком занят своим собственным горем, чтобы замечать Каспара или особенно задумываться о нем и о том, что будет с ним после смерти графини. Понадобилось вмешаться мистеру Фредди, чтобы вытолкнуть меня из этой жалости к себе.

— Смотрю я на тебя, Джонни, — сказал он мне как-то вечером, — бродишь ты тут целый день как потерянный. Ты уж держись, парень. Ее этим не вернешь. И думаю, сама она не того бы от тебя хотела. А хотела бы она, чтобы ты продолжал заботиться об этом ее коте, как только можешь и пока можешь. Если тебе плохо, так подумай, каково коту. Так что ступай туда, Джонни, и заботься о нем. Мне говорили, комнаты графини забронированы и оплачены еще по крайней мере на месяц. Я считаю, твое дело — присматривать за Каспаром, пока кто-нибудь из ее родни не приедет и не заберет его.

Так я и сделал, и тут-то заметил, каким грустным стал Каспар. И заметил кое-что еще. Всякий раз, как я приходил к Каспару, графиня как будто тоже была там. Иногда мне казалось, что я даже чувствую запах ее духов. Временами я отчетливо слышал, как она напевает. Не раз поздним вечером мне мерещилось, будто на рояле играют ту самую колыбельную. Много раз мне казалось, что я мельком вижу ее в зеркале, но, когда я оборачивался, ее там не было.

А секунду назад точно была.

Я был в этом уверен. Меня это не то что пугало, но беспокоило.

Было не по себе всякий раз, как я входил в ее комнаты.

Я видел, что Каспар тоже чувствует ее присутствие. Он был сам на себя не похож. Стал нервным, беспокойным, тревожным. Он больше не мурлыкал. Перестал умываться и, насколько я мог заметить, почти не спал. Часами он искал графиню в комнатах, жалобно мяукая. Не желал есть, не желал пить. Он явно тосковал по ней. Я решил, что, если чаще выводить его на прогулку в парк, это ему поможет. Там он хотя бы пил воду из луж.

Я пытался, как мог, его утешить. Я снова и снова повторял ему, что все будет хорошо. Раз, сидя с ним в парке на скамейке, я дал ему честное слово, что всегда буду заботиться о нем, но было видно, что он меня не слушает. Казалось, что его все сильнее и сильнее охватывает безразличие, что он все больше и больше утрачивает желание жить. Я пробовал кормить его с рук, но он только нюхал пищу и отворачивался. Я приносил ему из кухни телячью печенку, самую лучшую говядину, мелко нарубленную. Ничто не помогало. Каспар исхудал, утратил свою гладкость. Его шкурка стала тускнеть. Он превратился в тень себя прежнего. Казалось, ничего нельзя сделать, чтобы остановить это угасание. Я знал — если так будет продолжаться, то скоро наступит конец. Теперь я лежал без сна по ночам, уже не оплакивая графиню, а отчаянно пытаясь найти средство спасти жизнь Каспара.

В одну из таких длинных бессонных ночей у меня появилась идея. Мне пришло в голову, что только в комнатах графини я ощущаю ее присутствие, только там она мельком видится мне. А что, если то же самое происходит с Каспаром? Может быть, это его и тревожит. Если я заберу его из этих комнат, прочь от нее, быть может, он сумеет ее забыть.

Я понимал, что единственный выход — забрать Каспара в мою чердачную комнатушку. Ведь тогда я смогу проводить с ним больше времени. Но с самого начала я знал, что возникнут трудности. Рано или поздно, как сказал мистер Фредди, приедут родственники графини забрать ее вещи, а когда это случится, никто не знал. Одно несомненно: они приедут и за Каспаром и будут искать его в номере графини. А если его там не окажется, у меня непременно спросят, где он. Почти все, кто работал в отеле, к этому времени уже знали, что я смотрю за Каспаром. Я не смог бы сказать, что поселил его в своей комнате, потому что держать в комнатах домашних животных нам категорически запрещалось. Внутренние правила были очень строгие. Никаких птиц в клетках, никаких рыбок, кошек, собак или мышей. В сущности, в комнаты обслуги никаким друзьям ходу не было — будь они люди или животные. Нарушение любого из этих правил вело к немедленному увольнению — Скелетина жалости не знала. Я рассказал о своих планах мистеру Фредди, потому что был уверен — он поймет. Он сказал, что это слишком опасно, что, если только Скелетина об этом узнает, я мигом окажусь без работы и на улице.

— Не хочешь же ты рисковать всем ради кота, Джонни, — сказал он. — Даже ради Каспара.

Это был добрый совет. Я над ним долго думал, но в конце концов понял, что выбора нет. Не было у меня другого способа спасти Каспара. О том, что собираюсь сделать, я рассказал всем на этаже для обслуги: все равно не получится держать у себя в комнате кота и сохранить это в тайне. Одно было точно: ни один бы не пошел ябедничать на меня Скелетине, слишком уж мы все ее ненавидели. К тому же к этому времени всем было понятно, как Каспар болен, и все хотели помочь. Он стал всеобщим любимцем.

Как-то раз, поздно вечером, мы набились в мою комнатушку, и Мэри О’Коннелл, одна из судомоек, заставила нас всех взяться за руки и дать клятву не рассказывать о Каспаре ни одной живой душе. Мэри была ирландкой из графства Голуэй. У нее был сильный характер и умение убеждать. Она была очень религиозна и заставила нас всех поклясться на Библии никогда и никому не говорить ни слова. Люк Тэнди, официант из ресторана «Риверсайд», сказал, что клясться на Библии не станет, потому что не верит во всю эту «религиозную белиберду».

— Ну, тогда тебе придется поверить кое во что другое, Люк, — сказала Мэри, грозя ему пальцем. — Хоть словечко кому-нибудь скажешь — отлуплю так, что не обрадуешься.

Теперь мне надо было опасаться только самой Скелетины. Она почти никогда не появлялась в нашем коридоре, но все мы знали, что она может прийти туда в любое время. Оставалось не спускать с нее глаз, но главное — мы надеялись на везение.

Той же ночью я прокрался вниз, вошел в номер графини и перенес Каспара в новое жилище — в мою каморку под крышей. Принеся, я посадил его рядом с собой на кровать и провел с ним серьезную беседу.

— Никакого мяуканья, Каспар. Если Скелетина узнает, что ты здесь, нам обоим конец — и тебе, и мне. А еще — ты должен есть. Тебе надо поправляться, слышишь?

Он не мяукал. Но и не ел. Когда я оставлял его и уходил в холл, на работу, он почти не обращал на это внимания. И почти не обращал внимания, когда я возвращался. Мэри О’Коннелл пыталась кормить его, пыталась уговорить его поесть, но он оставался безучастным. Почти все в нашем коридоре сделали хотя бы одну попытку.

Мы пробовали кормить его цыплятами, семгой, как-то раз даже икрой — всем, что Мэри удавалось незаметно вынести из кухни. Все оставалось нетронутым. Он не прикасался ни к чему, даже к молоку.

На тот случай, если вдруг объявятся родственники графини, я (как и каждый из нас) рассказывал всем направо и налево, что Каспар будто бы сбежал из ее номера и его никак не найти. Я во всеуслышание заявлял, что надо бы обыскать весь отель, притворялся, что места себе не нахожу от беспокойства, и всех просил следить, не появится ли он. Мистеру Фредди, конечно, все было ясно, но, кроме Мэри, Люка и нашей коридорной компании, больше никто ничего не знал. Так что теперь я мог выводить Каспара на прогулку только ночью, когда поблизости почти никого не было. Я бежал вниз по черной лестнице, ко входу для поставщиков, пряча Каспара под курткой. Пока мы с ним были в парке, он вроде бы немного приободрялся, но этого хватало ненадолго. Вернувшись в комнату, он опять сворачивался клубочком и закрывал глаза. Часто я слышал, как он глубоко вздыхает — так, будто хочет, чтобы этот вздох стал последним. У меня сердце разрывалось всяким раз, как я смотрел на него. Я чувствовал себя таким беспомощным.