Книга От Лас-Вегаса до Нассау - Елена Мищенко

Отец не соглашался, так как против этого было управление делами Академии архитектуры. Но моя родственница была человеком активным и очень настойчивым, к этому обязывала ее профессия – она была прекрасным театральным режиссером. Отец же был человеком мягким. И она-таки его уговорила. Как только лицевой счет был открыт, родичи обменяли комнату, подсунув нам многочисленную семейку бывшего начальника одного из лагерей ГУЛАГа. Контингент наших соседей вырос до 18 человек.

Второй удар нам нанесла ближайшая соседка, обменяв свою комнату с некоей мадам Петросян. Новая соседка была незамужней дамой. Она обладала могучим восточным темпераментом и тяжелым характером. Соседи ее побаивались. Она ходила гвардейской поступью по коридору, печатая шаг хорошо подкованными сапогами. Этот променад она в первый раз совершала в 6 утра особенно громоподобно, как на плацу, направляясь в туалет. При этом она будила все мирное население нашей квартиры. Старенькая соседка Надежда Петровна задавала мне без конца один и тот же риторический вопрос: «Зачем женщине нужно идти в уборную в сапогах строевым шагом?» Свою деятельность в нашей квартире она начала с того, что, не спросив ни у кого, демонтировала газовую колонку. На вопрос: «Зачем это было делать?» – она сухо отвечала: «Для безопасности». Следующий демарш состоял в том, что она на писсуаре в ванной комнате поместила кусок картона с вызывающей надписью: «Не сметь пользоваться!» На жалобные претензии мужской части населения нашей квартиры она отвечала твердо: «Я не позволю, чтобы эта гадость была в нашей ванной». Кто-то, наконец, решился снять картонку, и на следующий день писсуар был тоже демонтирован. Слава Богу, отец уже не участвовал в этих баталиях. Он перебрался в кооперативную квартиру.

Третий удар нанесла мне моя бывшая супруга, отсудив комнату и, естественно, тут же ее обменяв. Таким образом, в результате у меня осталась хоть и большая, но одна комната.

В комнату, экспроприированную моей бывшей, вселилась семейная пара – мадам Шмуклер и ее муж Самуил Кацис. Это были пожилые евреи, недавно сочетавшиеся законным браком. Отношения у них были весьма сложные. Мадам Шмуклер была крупной женщиной с соответствующими крупными достоинствами. Она без конца жаловалась на свои болячки и на беспомощность своего супруга, в том числе и в бытовых вопросах. С мадам Петросян у нее не было никакого взаимопонимания и никакой любви. Когда она появлялась на кухне со своими жалобами, обстановка накалялась. Мадам Петросян начинала швырять сковороды и кастрюли на плиту с таким ожесточением, что мадам Шмуклер в испуге покидала кухню.

Самуил Кацис был невысоким, тщедушным человеком. Он немножко картавил, немножко пришепетывал, немножко хромал. Иногда он робко стучал в мою дверь.

– Я, конечно, извиняюсь. Если вы не очень возражаете против моего нахального посещения, я немножко у вас посижу. Иногда хочется просто отдохнуть от всяких глупых майсов и болтовни моей жены. Я смотрю, у вас никого нет, и я не побеспокою ваших дам. Я, конечно, не слежу за вами, но, знаете, когда живешь в одной квартире, все видишь и слышишь. Нет, про вас я ничего такого не слышал. Я подумал, пока вы занимаетесь или работаете, я могу посмотреть ваши замечательные книги с портретами женщин. Вы знаете, я таких книг не видел даже в магазинах. – Он тихонько протискивался в дверь, брал с полки огромный том «Женщины в изобразительном искусстве», усаживался в кресло и начинал выискивать репродукции с обнаженными дамами.

– Что случилось, Самуил Иосифович? Чего вас так потянуло на Рубенса? Разве ваша супруга обладает меньшими достоинствами?

– Ой, и не говорите. Разве нас окружают женщины? Вот здесь нарисованы женщины, на которых приятно смотреть. А что я вижу в жизни? У вас за стенкой живет женщина в сапогах. Разве это женщина? Это же солдат из стройбатальона.

– Почему из стройбата, Самуил Иосифович?

– Вы сидите на работе в интеллигентном окружении. А я сижу дома. Моя Рая слышала, как она разговаривала с сантехниками, которые снимали такой нужный нам писсуар. Она же говорила на их языке, от которого даже мне стало неудобно. Он ей говорит: «На хрена его снимать, если он хорошо работает?», а она ему: «Не твое дело. Чего это еще мужики должны больше писать, чем женщины». Это я вам говорю, как интеллигентному человеку, а на самом деле она сказала еще хуже. Моя Рая сама слышала своими ушами, чтоб мне не сойти с этого места. Моя Рая всегда тут как тут, когда в квартире появляется мужик. Такая она неуравновешенная женщина. Я вам больше скажу. О чем вы, полагаете, она все время думает? Вы не знаете? (Должен отметить, что этот вопрос меня не очень волновал.) А я вам скажу. Она все время думает о мужиках.

– Помилуйте, Самуил Иосифович. Она же очень больна. Вон у нее ноги еле ходят.

– Ноги не ходят? Вы бы увидели, что она начинает выделывать этими ногами, когда появляется какой-нибудь знакомый мужик. Она готова танцевать лезгинку. Я боюсь, у нее бешенство матки.

– Не бойтесь, Самуил Иосифович. Мне кажется, она вас нежно любит.

Он тяжело вздыхает и углубляется в изучение «Венеры» Джорджоне и «Данаи» Рембрандта.

– Сема! Где тебя черти носят?

Заслышав трубные звуки Раиного голоса, Самуил Иосифович быстро закрывает книгу, ставит ее на место и бочком протискивается в дверь.

Но самые большие перемены пришли несколько позже. Все началось со странного звонка. Приятный женский голос попросил к телефону Параджанова.

– Какого Параджанова?

– Сергея Иосифовича.

– Вы ошиблись номером. Скажу больше – вы не случайно ошиблись номером, так как телефон Сергея Параджанова я знаю, и он совершенно не похож на мой.

– Тогда скажите, пожалуйста, если это не секрет, откуда вы его знаете?

Так, слово за слово, завязался разговор. Мне удалось выяснить, что мою собеседницу зовут Елена, что работает она в Гостелерадио, что работа ее связана с музыкой. Своего телефона она мне не оставила, сказала, что как-нибудь сама позвонит. Моих связей в этом мире оказалось достаточно, чтобы выяснить ее телефон, и на следующий день я уже ей звонил. Свидание было мне предложено в концерте. Я отказался наотрез. Во-первых, программа была скучной, и, во-вторых, что это за свидание в филармонии. Моя собеседница оказалась на редкость покладистой. Она согласилась сбежать после первого отделения, а потом, слегка подумав, вообще решила послушать только начало концерта и сбежать. Встретились мы как старые друзья, несмотря на то, что виделись в первый раз, и издали узнали друг друга. Леночка была одета в элегантное вечернее платье. То ли она действительно была на концерте, то ли хотела меня ошеломить, но эффект был достигнут. Гулять по городским улицам в таком наряде мне казалось не совсем удобно. В связи с этим я предложил на выбор три варианта: пойти ко мне, пойти к моим приятелям, пойти в ресторан. Пойти ко мне при первой встрече дама посчитала не очень приличным, идти в какую-либо компанию, не познакомившись как следует, тоже не хотелось. В общем, я понял из ее рассуждений, что остается ресторан. И мы пошли в «Киев».

Ресторанный зал в старой гостинице «Киев» располагался в то время на первом этаже.